 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Ее губило то, что она недооценила противника в этой любовной борьбе. Его спасало то,
что он с самого начала был готов к проигрышу в любой момент, и чувства его оставались в
покое. Она пыталась бороться, привязываясь к нему все более. И не могла подозревать, что
ночь, утро и те редкие дни, когда он намеренно не виделся с нею, он посвящал разбору
событий и выработке планов на ближайшее будущее. С холодной головой, упиваясь
только своим успехом, и под руководством опытного разбивателя сердец - своего
приятеля, потертого жизнью ловеласа, которого, казалось, вся эта история страшно
забавляет. Какая жалкая пародия на Печорина и иже с ним!
День за днем он методично сокрушал и гнул ее волю. Она начала плакать, его рука
поднималась на нее, ему понравилось ее мучить - он уважал себя за власть над ней. Он
стал для нее единственным мужчиной в мире. Ведь ничего подобного она в жизни не
испытывала, и только читала о таких терзаниях и таком счастье, которым было временное
избавление от этих терзаний. Она оставалась для него лишь удовлетворением тщеславия и
чувственности. Как только он замечал в себе росток любви к ней, он торопливо и
старательно затаптывал его: он полагал, что она охладеет к нему в тот самый миг, когда
уверится и успокоится в его любви.
Она стояла у вагона - предельно несчастная сейчас, предельно счастливая в те минуты и
часы, когда "все было хорошо": она любила его!
Поезд тронулся. Он лег на верхнюю полку в купе и стал смотреть в потолок. Он спрашивал
себя, любит ли ее, и оказывалось, что он этого не знает; пожалуй, нет. Он спрашивал себя,
счастлив ли, и на этот вопрос тоже не мог ответить; но, во всяком случае, лучше ему
никогда не было и, надо полагать, не будет. Он остановился на той мысли, что если она
приедет к нему (как и будет, видимо), он продолжит "дрессировку" и, пожалуй, женится на
ней. И вот тогда можно будет позволить себе временами действительно расслабляться и
любить ее. "Но вожжи не отпускать!" - заключил он свои размышления, закрыл глаза и стал
дремать.
Засыпая, он успел в который раз подумать, какой молодец его умный и опытный друг и
какой молодец он сам. Его друг, его наставник и покровитель, теоретик и донжуан, лежал
на нижней полке и задыхался от презрения и ненависти к нему.
* * *
Она даже не пришла проводить мен... Я должен был нарваться. Я сам устроил себе это
истязание. Не с тобой же мне равняться, ничтожный сопляк, поганая козявка,
самодовольный червяк. У, засопел, паразит. Бедная девочка, дура. Зачем я все это устроил?
Впрочем, она счастлива. Моя была лучше. Надо покантоваться столько, сколько я, чтоб
понять, что такое настоящая женщина.
Я проиграл. Когда я проиграл ее? Наверное, в тот самый миг, когда раскрылся. А когда
полюбил? Тогда же, наверное.
Она сидела в полумраке, такая милая, доверчивая, беззащитная. И мне не было ни
интересно, ни хорошо. Я знал наизусть, что будет дальше, и знал свою власть, и читал все
варианты, как в шахматах. И знал, что все будет так, как я захочу, и знал, что будет через
полчаса, и утром, и через неделю... и всего этого мне было мало. Ну, одной больше...
толку-то. Она была в моих руках, и я знал, как она будет любить меня, какой станет верной
