 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
заводит: «Мама, мама, мама!» Маленькая актриса! Я даже не вполне уверен, что при этом она не прячет
улыбку, и поэтому решаю подождать.
Мэри принимает решение. Все еще держась за мать, она показывает на куклу (девочку) и
несколько раз, преувеличенно сюсюкая, быстро повторяет: «Что это? Что это?» После того как мать
терпеливо объяснила ей, что это - кукла, Мэри повторяет: «Кукла, кукла, кукла», - и используя не
понятные мне слова, предлагает матери снять с куклы туфельки. Мать пытается побудить ее сделать это
самостоятельно, но Мэри просто повторяет свое требование. Голос девочки становится довольно
тревожным и, кажется, скоро на нас хлынут слезы.
В этот момент мать спрашивает, не пора ли ей выйти из комнаты и подождать в приемной, как
они договаривались с Мэри, когда ехали сюда. Я спрашиваю Мэри, можем ли мы сейчас отпустить
маму, и неожиданно не слышу от нее никаких возражений, даже когда она остается один на один со
мной. Пробую завести разговор от имени той куклы, которую мать оставила в руке Мэри. Девочка
твердо берет куклу за ноги и вдруг, озорно улыбаясь, начинает тыкать головой куклы в различные
предметы, находящиеся в комнате. Когда с полки падает игрушка, Мэри оглядывается на меня, чтобы
узнать, не зашла ли она слишком далеко. Видя мою снисходительную улыбку, она заливается смехом и
начинает толкать - всегда головой куклы - игрушки помельче, так что все они тоже падают. Ее
возбуждение нарастает. С каким-то особым ликованием Мэри наносит удар кукольной головой по
игрушечному поезду, стоящему на полу в середине комнаты. С усиливающимися признаками почему-то
слишком возбуждающего веселья она опрокидывает все вагоны. Когда опрокидывается и локомотив,
Мэри внезапно останавливается и бледнеет. Прислонясь спиной к дивану, она держит куклу
вертикально у нижней части живота, а затем роняет ее на пол. Снова поднимает, держит ее в том же
положении и в том же месте, и снова роняет. Повторив это несколько раз, девочка начинает сначала
хныкать, а потом и вопить: «Мама, мама, мама!»
Входит мать, уверенная в том, что общения не получилось, и спрашивает Мэри, не хочет ли она
пойти домой. Я говорю девочке, что она может идти домой, если хочет, но я мол, надеюсь, что через
несколько дней она придет еще раз. Быстро успокоившись, Мэри уходит с матерью, говоря секретарю в
приемной «до свидания», как если бы у нее состоялся приятный визит.
Может показаться странным, но я тоже считал, что ребенок провел успешную, хотя и
прервавшуюся коммуникацию. Когда дело касается маленьких детей, слова не всегда нужны в самом
начале общения. Я
считал, что игра Мэри постепенно подготавливала диалог, и уж во всяком случае
девочка передала мне посредством контрфобической активности информацию о том, что ей угрожало.
Факт озабоченного вмешательства матери был, конечно, столь же знаменательным, как и распад игры
ребенка. Вместе они, вероятно, объясняют инфантильную тревогу девочки. Но что она сообщала мне
этим эмоциональным кувырканьем, этой внезапной веселостью и неожиданно нахлынувшей
агрессивностью, как и одинаково неожиданным торможением и тревожной бледностью?
Видимое содержание модуса состояло в том, чтобы толкать предметы, но не рукой, а куклой
как удлинителем руки, и затем ронять ту же куклу от области гениталий.
Кукла как продолжение руки была, так сказать, толкающим орудием. Это дает возможность
предположить, что Мэри не осмеливается трогать или толкать предметы голой рукой, и напоминает мне
о наблюдении ее воспитателя, утверждавшего, будто девочка трогает и поднимает предметы своим
особым способом. Что, вместе с общей ригидностью ее конечностей, наводит меня на следующую
гипотезу: Мэри беспокоят ее руки, возможно, как агрессивные орудия.
Перемещение куклы к нижней области живота, чтобы затем, странным образом, навязчиво и
многократно ее ронять, ведет к дополнительному предположению, что девочка инсценировала потерю
из этой области агрессивного орудия, толкающего инструмента. Похожее на припадок состояние,
охватившее ее в тот момент, отчасти напоминает мне кое-что, о чем я давно знал: сильные истерические
припадки у взрослых женщин интерпретировались как инсценировки, представляющие обоих
партнеров в воображаемом скандале. Так, одна рука, срывая одежду пациентки, может тем самым
инсценировать нападение агрессора, тогда как другая, хватая и удерживая первую, может изображать
попытку жертвы защититься. У меня создалось впечатление, что приступ Мэри имеет именно такую
природу: казалось, ее неумолимо влекло инсценировать и ограбленную, и грабителя, испуганно и, в
тоже время, как бы навязчиво роняя куклу по нескольку раз.
Но что у нее могли украсть? Для ответа нам потребовалось бы знать, какое значение куклы было
более релевантным в данном случае, то есть использовалась ли она в качестве агрессивного
инструмента или символизировала младенца. За время этой игры роняемая
кукла сначала побывала в
роли удлинителя конечности и инструмента (толкающей) агрессии, а затем представляла что-то
