 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
отлучения, пассивной жертвой которой она стала дома («Stay out of here!» - «He входи сюда!»).
Возможно, кому-то покажется, что это - излишне сложное и хитроумное рассуждение для такой
маленькой девочки. Но здесь хорошо бы осознать, что эти вопросы трудны лишь для рационального
мышления. Было бы действительно нелегко придумать такую последовательность игровых трюков.
Трудно даже распознать и проанализировать ее. Но все это, конечно же, происходит бессознательно и
автоматически - и здесь никогда не следует недооценивать силу эго, даже у такой маленькой девочки.
Этот эпизод приведен для иллюстрации тенденции к самоисцелению в спонтанной игре, ибо
игровая терапия и игровой диагноз должны систематически использовать процессы такого
самоисцеления. Они могут помочь ребенку оказать помощь самому себе, и они могут помочь нам
консультировать родителей. Там же, где самоисцеления не происходит, должны вводиться более
сложные методы лечения (детский психоанализ)
[Anna Freud, Psycho-Analytical Treatment of Children,
Imago Publishing Co., London. 1946.], которые не обсуждались в этой главе. С увеличением возраста
место игры обычно занимает длительная беседа. Однако здесь я намеревался продемонстрировать, что
несколько сеансов игры могут снабдить нас информацией о проблемах, которые ребенок никогда бы не
смог вербализировать. Подготовленные наблюдатели, располагающие многочисленными данными о
жизни ребенка, способны из нескольких игровых контактов извлечь информацию о том, какие из этих
данных высоко релевантны для конкретного ребенка, и почему. В случае Мэри, распад игры и игровое
насыщение, будучи рассмотренными в рамках всех известных обстоятельств, определенно говорят о
том, что множество прошлых и будущих, реальных и воображаемых событий были инкорпорированы в
систему взаимоотягчающих угроз и опасностей. Во втором сеансе своей игры она устранила их все
разом: восстановила собственный палец, успокоила себя, вновь подтвердила свою феминность и... как
следует отделала большого мужчину. Тем не менее обретенный таким образом игровой мир
необходимо подкрепить новым инсайтом со стороны родителей.
Родители Мэри приняли (а частично и сами предложили) следующие рекомендации.
Любопытство дочери касательно ее шрама, ее половых органов и возможного удаления миндалин
требовало правильного отношения и правдивой позиции. Девочке нужно, чтобы другие дети, особенно
мальчики, приходили играть к ней домой. Вопрос миндалин требовал решения специалиста, которое
затем можно было бы честно сообщить ребенку. По-видимому, неразумно будить и удерживать
девочку, когда ей снятся кошмары; возможно, ей нужно было довести борьбу со своими сновидениями
до конца и, при случае, требовалось лишь немного подержать и успокоить ее, когда она сама
просыпалась. Ребенку требовалось много активности: игровое обучение ритмическим движениям могло
бы несколько уменьшить ригидность ее конечностей, которая, независимо от первоначальной причины,
вероятно, усугублялась наполненным страхом ожиданием, с тех пор как девочка впервые услышала о
таинственной ампутации ее пальца.
Когда через несколько недель Мэри нанесла мне короткий визит, она была совершенно
спокойной и ровным громким голосом задала вопрос о цвете поезда, на котором я ездил в отпуск.
Уместно вспомнить, что Мэри опрокинула игрушечный паровоз в свой первый приход; теперь она
могла вести беседу о паровозах. Удаление миндалин оказалось ненужным; кошмары прекратились.
Девочка широко и без ограничений контактировала с новыми товарищами по игре, как у себя дома, так
и по соседству. Восстановились игровые отношения с отцом. Ему интуитивно удалось наилучшим
образом использовать внезапно захватившее Мэри восхищение сияющими локомотивами: он регулярно
ходил с ней гулять к локомотивному депо, где они вместе любовались могучими машинами.
Здесь тот символизм, который наполнял собой рассматриваемый клинический эпизод,
приобретает новое измерение. В связанном с распадом игры состоянии отчаяния игрушечный
локомотив, по-видимому, имел деструктивное значение на фоне фаллически-локомоторного
беспокойства: когда Мэри опрокинула его, она, вероятно, испытывала вселяющее благоговейный страх
чувство из разряда «Адам, где ты?», которое мы уже наблюдали у Энн.
[См.: 4.1, Гл. 2, с. 38 - Прим.
пер.]
В это время игровые отношения Мэри с отцом были разрушены из-за его тревог по поводу
возможной потери работы и соответствующего социально-экономического статуса. Девочка, конечно,
не могла знать, а тем более понять творившегося в отцовской душе, и, по-видимому, истолковала все
исходя из ее возрастных возможностей и реальных изменений в ее статусе. И все же реакция ребенка
была в определенном смысле связана с неосознаваемым значением действий отца. Ибо нависшая угроза
потери статуса, угроза маргинальности, часто имеет результатом бессознательную попытку
посредством более строгого самоконтроля и очищенных норм вновь обрести утраченную почву под
ногами или, по крайней мере, удержаться от дальнейшего падения. Я полагаю, это и заставило отца
