 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
В
каждом ребенке на каждой стадии развития совершается чудо мощного развертывания всякий
раз нового качества, которое дает новую надежду и устанавливает новую ответственность для всех.
Таким новым качеством, существующим как в форме чувства, так и в форме широко распространенной
особенности поведения, является инициатива. Критерии для распознавания всех этих новых чувств и
качеств одни и те же: кризис, в той или иной степени подавлявший активность ребенка его неумелыми
действиями и страхом, разрешается в том смысле, что кажется, будто ребенок сразу «повзрослел и
душой, и телом». Теперь он выглядит «в большей степени самим собой», кажется более любящим,
ненапряженным и живым в суждениях, более активным и активизирующим. Он свободен
распоряжаться излишками энергии, что позволяет ему быстро забывать неудачи и приближаться к
желаемому (даже если оно кажется сомнительным и, более того, опасным) неунизительным и более
точным путем. Инициатива добавляет к автономии предприимчивость, планирование и стремление
«атаковать» задачу ради того, чтобы быть активным, находиться в движении, тогда как раньше
своеволие почти всегда подталкивало ребенка к открытому неповиновению или, во всяком случае, к
вызывавшей протест независимости.
Я знаю, что само слово «инициатива» для многих имеет американский и предпринимательский
оттенок. И все-таки, инициатива - это необходимая часть всякого дела; человеку необходимо чувство
инициативы независимо от того, что он делает и чему учится - от собирания плодов до системы
свободного предпринимательства.
Ходячая стадия и стадия инфантильной генитальности добавляют к инвентарю основных
социальных модальностей модальность «делания» («making»), преимущественно в смысле «быть
занятым чем-то исключительно в корыстных (личных) целях».
[Эриксон употребляет здесь
двусмысленное выражение «being on the make» (1. развиваться, делать карьеру; 2. искать и добиваться
сексуальной близости), чтобы подчеркнуть связь инициативы с локомоторной и фаллической стадиями
развития. - Прим. пер.] Нет более простого и более сильного слова для обозначения этой модальности,
чем «make»; оно предполагает получение удовольствия от того, что человек что-то предпринимает (или
что-то / кого-то атакует) и достигает цели (побеждает). У мальчиков акцент сохраняется на фаллически-
интрузивных модусах; у девочек акцент переносится на модусы «захватывания» («catching»),
проявляющиеся в более агрессивных формах как «вырывание» («похищение») или, в смягченной
форме, как придание себе привлекательности и внушение любви к себе. Опасность этой стадии
заключается в возникновении чувства вины за предполагаемые цели и инициируемые поступки в ходе
буйного наслаждения ребенка новым локомоторным и ментальным могуществом, актами агрессивного
обращения и принуждения, которые быстро выходят далеко за исполнительные возможности детского
организма и ума и, следовательно, требуют энергичного обуздания намеренной инициативы ребенка. В
то время как автономия сосредоточивает ребенка на том, чтобы держать в стороне потенциальных
соперников, и поэтому может приводить к вспышкам ревнивого гнева, чаще всего направленного
против вторжения младших братьев и сестер, инициатива несет с собой предвкушаемое соперничество с
теми, кто оказался первым и, следовательно, может благодаря превосходящему оснащению занять то
поле деятельности, на которое направляется инициатива данного ребенка. Детская ревность и
соперничество, то есть те озлобленные, хотя по существу тщетные попытки разграничить сферу
неоспариваемого преимущества, теперь достигают кульминации в финальном состязании за
привилегированное положение с матерью; обычное в этом случае поражение ведет к покорности,
чувству вины и тревоги. Ребенок позволяет себе удовольствие быть в фантазиях великаном и тигром, но
в сновидениях он в ужасе бежит изо всех сил. В таком случае это - стадия «комплекса кастрации»,
усилившегося страха обнаружить поврежденными свои половые органы (сейчас уже сильно
эротизированные) вследствие наказания за фантазии, связываемые с их возбуждением.
Инфантильная сексуальность и табу инцеста, комплекс кастрации и супер-эго - все соединяется
здесь, чтобы вызвать тот специфически человеческий кризис, в течение которого ребенок должен
повернуть от особой, прегенитальной привязанности к родителям на путь медленного превращения в
родителя, носителя традиции. Именно здесь происходит самое важное по последствиям разъединение и
трансформация в эмоциональном энергоблоке, разделение между потенциальным триумфом человека и
потенциальным тотальным разрушением. И именно здесь ребенок навсегда становится разделившимся
внутри себя. Фрагменты инстинкта, которые до этого кризиса усиливали рост его детского тела и
разума, теперь оказываются разделенными на детский набор, навсегда сохраняющий изобилие
потенциалов роста, и родительский набор, поддерживающий и усиливающий самоконтроль,
самоуправление и самонаказание.
Снова совместное регулирование оказывается важной задачей. Там, где ребенок, сейчас столь
