 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
индивидуальной тревоги, которая не отражала бы скрытого беспокойства, общего для
непосредственного и расширенного окружения. Индивидуум чувствует себя изолированным и
отлученным от источника
коллективной силы, когда он, даже в тайне от других, принимает роль,
считаемую особенно порочной (будь это роль пьяницы, убийцы, маменькиного сынка, простофили или
любая другая роль, какими бы нелитературными словами, используемыми в его окружении для
обозначения неполноценности, она не называлась). В случае Сэма смерть бабушки лишь подтвердила
то, на что указывали нееврейские дети (или, скорее, их родители), а именно, что он был очень плохим
мальчиком. Конечно, за всем этим стояло одно обстоятельство: Сэм был другим, был евреем -
проблема, к которой его внимание привлекли не только и даже не столько соседи, сколько родители.
Именно родители настойчиво давали ему понять, что маленький еврей должен быть особенно хорошим,
чтобы не оказаться особенно плохим. И здесь наше расследование, пожелай мы отдать должное
релевантным фактам, пришлось бы повести в направлении, обратном ходу общей истории - просто-
напросто проследить судьбу этой семьи от Главной улицы до гетто в глухой российской провинции и
всех зверств в истории диаспоры.
Мы ведем речь о трех процессах: соматическом, эго-процессе и социальном. В истории науки
эти три процесса были связаны с тремя научными дисциплинами: биологией, психологией и
социальными науками. Каждая из них изучала то, что могла изолировать, сосчитать и расчленить:
одиночные организмы, отдельные души (minds) и социальные агрегаты. Получаемое таким путем
знание - это знание фактов и цифр, местоположения и причин. Оно привело к обоснованию привязки
изучаемого объекта к тому или другому процессу. Эта трихотомия господствует в нашем мышлении,
ибо только благодаря изобретательным методологиям данных дисциплин мы вообще что-то знаем.
Однако, к сожалению, подобное знание ограничено условиями его получения: организм подвергается
вивисекции или вскрытию, душа - эксперименту или допросу, а социальные агрегаты раскладываются
по статистическим таблицам. Во всех этих случаях научная дисциплина наносит ущерб предмету
наблюдения, активно расчленяя его целостное состояние жизни для того, чтобы сделать изолированную
часть податливой к применению некоторого набора инструментов или понятий.
Наша клиническая проблема и наше пристрастие - иного порядка. Мы изучаем индивидуальные
человеческие кризисы, вовлекаясь в них как терапевты. При этом мы обнаруживаем, что упомянутые
выше три процесса представляют собой три стороны человеческой жизни. Тогда соматическое
напряжение, тревога индивидуума и паническое настроение группы - это три разных образа, в которых
человеческая тревога являет себя различным методам исследования. Клиническая подготовка должна
включать в себя все три метода - идеал, к которому ощупью приходят исследования в этой книге. Когда
мы критически рассматриваем каждый релевантный пункт в определенной истории болезни, то не в
силах отделаться от убеждения, что значение пункта, который можно «локализовать» в одном из трех
процессов, соопределяется его значением в двух оставшихся. Пункт в одном процессе приобретает
релевантность посредством придания значимости пунктам в других процессах и, в свою очередь, через
получение значимости от них. Постепенно, я надеюсь, мы сможем найти более подходящие слова для
описания такой релятивности в человеческом существовании.
«Причину» катастрофы, описанной в нашем первом примере кризиса, нам не дано узнать.
Вместо нее мы обнаруживаем конвергенцию у всех трех процессов специфической интолерантности,
что делает эту катастрофу ретроспективно понятной и вероятной. Ее правдоподобие, установленное
таким образом, не позволяет вернуться назад и устранить причины; оно лишь дает нам возможность
предполагать некий континуум, на котором эта катастрофа отметила событие, отбрасывающее сейчас
свою тень назад, на те самые пункты -
факторы, которые, по-видимому, и вызвали его. Катастрофа
произошла, и мы должны теперь ввести себя в качестве исцеляющего фактора в посткатастрофическую
ситуацию. Мы никогда не узнаем, какой была эта жизнь до ее нарушения и какой — после нее, но до
нашего вмешательства. Таковы условия, в которых нам приходится проводить терапевтическое
исследование.
Для сравнения и подтверждения наших выводов рассмотрим другой кризис, на этот раз у
взрослого. И опять налицо соматический симптом: сильные хронические головные боли, обязанные
своим появлением одной из крайностей взрослой социальной жизни - военному сражению.
2. Боевой кризис у морского пехотинца
Молодой человек тридцати с небольшим лет (по гражданской профессии учитель) был уволен в
отставку из вооруженных сил как получивший «психоневротическую травму». Симптомы, прежде всего
