 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
дням, когда, согласно J. A. Lomax, «перина из гусиного пуха была самой важной принадлежностью для
сна, поскольку она убаюкивала вас в своих "объятиях" одновременно укрывая почти полностью».
Иногда, однако, бесшабашно радостное избавление открыто связывается с людьми:
My wife, she died, O then, О then,
My wife, she died, О then,
My wife, she died,
And I laughed till I cried,
To think I was single again.
[Там же.]
Моя жена, она мертва, и я опять господин!
Моя жена, она мертва, и я опять господин.
Моя жена, она мертва,
И я смеялся, - смеялся до слез:
Ну надо же, снова один!
Подобная форма хорошо соответствует свободному выражению таких настроений, как «Все!
Надоело!» и «Не будь таким серьезным», и поэтому, чтобы открыть истинный дух американских песен,
в большинстве своем их нужно петь идя куда-то пешком, танцуя или что-то делая. Здесь вечное
движение сливается с веселыми намеками на приемы повседневной работы, выражая кредо американца:
веру в волшебное освобождение посредством перемены мест, вещей и занятий.
Ковбойские песни, отражающие одну из последних разновидностей единственного в своем роде
и девиантного образа жизни высоко специализированных рабочих границы, показывают совершенный
синтез характера работы и эмоциональной экспрессии. Пытаясь укротить брыкающуюся и
становящуюся на дыбы полудикую лошадь и следя за тем, как бы не подорвать свое мышечное
спокойствие страхом или гневом; проводя свое стадо по горячей и пыльной тропе и заботясь о том, как
бы не загнать и не перевозбудить бычков, которые должны быть доставлены на бойню без потери
живого веса, ковбой погружался в монотонное пение, из которого и вышли очищенные версии
народной песни. С начала и до конца ритм и мотив «горестного стенания ковбоя» остается
свидетельством того, что для него нет пути назад. Хорошо известны «выдавливающие слезу» песни
ковбоя, который никогда больше не увидит ни мать, ни «дорогую сестру»; или который вернется к
возлюбленной лишь для того, чтобы снова оказаться обманутым. Но еще большее распространение в
ковбойских песнях получает совершенно неожиданный факт, а именно, что этот «мужчина из мужчин»
в своих песнях оказывается в некоторой степени матерью, учителем и нянькой своим «малявкам»
[Dogies (собир.) - служит для обозначения всякой мелкой живности, к которой человек испытывает
положительное отношение. Ковбои, например, так называют бычков. -
Прим. пер.], которых он
доставлял к месту их ранней смерти:
Your mother was raised away down in Texas
Where the jimpson weed and the sand-burrs grow,
So we'll fill you up on cactus and cholla,
Until you are ready for Idaho.
[М. and Т. Johnson, Early American Songs,
Associated Music Publishers, Inc., 25W. 15th St., New
York, 1943.]
Ваша мать выросла далеко от Техаса,
Где растет дурман и репейник,
Поэтому вас мы будем кормить кактусом и колой,
Пока вы не будете готовы для Айдахо.
[В Айдахо находились крупные скотобойни. - Прим. пер.]
Он поет успокаивающие песни своим «малявочкам», когда они бегут через раннюю ночь прерий,
наполняя ее топотом тысяч маленьких копыт:
Go slow, little dogies, stop milling around,
