 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
сексуальности маленьких детей.»
На этой картине проблема представлена в виде эго индивидуума, которое выглядит
оккупируемым, вновь мобилизованным и накопившим значительные силы, «оно» как бы из
враждебного внутреннего мира или, скорее, с отдаленной периферии внутреннего мира. Наш интерес
направлен на величину и качество той поддержки атакуемого таким образом юношеского эго, какую
можно ожидать со стороны внешнего мира людей, как на вопрос о том, получают ли защитные
механизмы эго, вместе с развитыми на ранних стадиях фрагментами идентичности, необходимые
дополнительные средства к существованию. В это время регрессирующих и растущих, бунтующих и
созревающих молодых людей заботит прежде всего то, кто они и каковы они в глазах более широкого
круга значимых лиц по сравнению с их собственными представлениями о себе, и как связать ценимые
ранее мечты, особенности характера, роли и навыки с профессиональными и половыми прототипами
теперешней поры.
Опасность этой стадии - смешение ролей; как Бифф (Biff) сформулировал ее в «Смерти
коммивояжера»: «Послушай, ма, я просто не в силах удержаться. Я не могу ухватиться ни за один тип
жизни». Там, где такая дилемма основана на сильном предыдущем сомнении по поводу своей
этнической или половой идентичности, вовсе не редки делинквентные и откровенно психотические
эпизоды. Юноша за юношей, сбитые с толку принятыми ролями, навязанными им неумолимой
стандартизацией американской юности, совершают побег в той или иной форме: бросают школу и
работу, не возвращаются домой по ночам или уходят в эксцентричные и неприступные настроения. В
том случае, когда такой юноша - «делинквент», его сильнейшей нуждой, а часто и единственным
спасением является отказ со стороны старших товарищей, консультантов и судейских чиновников
дополнительно типизировать его скорыми диагнозами и социальными оценками, игнорирующими
особые динамические состояния юношества. Самой большой услугой с их стороны может быть отказ
«конфирмовать» юношу в его криминальности.
[См.: Е. Н. and K. T. Erikson, «The Confirmation of the
Delinquent», Chicago Review, Winter, 1957.]
Среди молодых американцев с рано определившейся идентичностью есть тип тинейджера [Teen-
age - находящийся в возрасте от 13 до 19 лет. -
Прим. пер.] (мужского пола), который я попытаюсь
эскизно набросать на фоне его социального окружения. Мой метод - клиническое описание «типа»; но
этот молодой человек не пациент, более того - он далек от этого. Фактически он не представляет
никакого интереса для психоаналитиков. Возможно, по этой самой причине нам следует найти средства
для его вдумчивого изучения; ибо ограничить наше понимание теми, кто отчаянно в нас нуждается,
означало бы чрезмерно сузить свой кругозор.
Семья - англосаксонская, умеренные протестанты, из класса служащих. В ней живет
интересующий нас тип тинейджера - высокий, худощавый, мускулистый молодой человек. Он робок,
особенно с женщинами, и скуп на эмоции, как будто бережет себя для чего-то. Однако его редкие
ухмылки показывают, что в основном он доволен собой. Среди сверстников может быть шумным и
неистовым; с младшими детьми - добр и осторожен. Его цели нечетко определены: они имеют
некоторое отношение к действию и движению. Его идеальные прототипы в мире спорта, по-видимому,
соответствуют таким потребностям, как тренированная локомоция, справедливость в агрессии,
беззастенчивая самореклама и потенциальная маскулинная сексуальность. Невротическая тревога
избегается за счет сосредоточения на ограниченных целях, вписывающихся в рамки закона. Говоря
психоаналитическим языком, доминирующим защитным механизмом здесь является самоограничение.
Его мать - до некоторой степени «мамочка». Она может быть резкой, крикливой и карающей.
Вероятно, она скорее сексуальна, чем фригидна. Отец же, проявляя необходимую жесткость в делах,
робок в близких взаимоотношениях и не рассчитывает на слишком уважительное отношение к себе в
семье. Таких родителей в наших историях болезни до сих пор помечают как патогенных, хотя
совершенно ясно, что они всего лишь олицетворяют некий культурный шаблон. То, как они повлияют
на ребенка, зависит от ряда переменных, не покрываемых существующими клиническими терминами.
Что касается матери, демонстрирующей некоторое презрение к мужской слабости, то она больше
бранится, чем на самом деле сердится. У нее есть мужской идеал, унаследованный от семьи, в которой
она родилась; обычно, это ее отец, и она дает понять своему сыну, что у него есть шанс приблизиться к
этому идеалу. Она достаточно мудра (а иногда ленива или довольно равнодушна), чтобы передать его
мальчику независимо от того, хочет ли он жить согласно этому идеалу или нет. Но самое важное - ей не
свойственна гиперопека. В отличие от матерей, которые побуждают, но не отпускают (они-то и
относятся к патогенным, «гиперопекающим» матерям), она чрезмерно не привязывает сына к себе и,
обычно, дает своим детям в возрасте от 13 до 19 лет свободу на улице, на спортивной площадке и даже
