Navigation bar
  Print document Start Previous page
 157 of 200 
Next page End  

сопротивления и смиренного повиновения приводила к парадоксу. Немецкая совесть безжалостна к
себе и другим, но ее идеалы непостоянны и, если можно так сказать, бездомны. Немец резок и строг с
собой и другими, но крайняя суровость без внутреннего авторитета порождает горечь, страх и
мстительность. Испытывая недостаток согласованных идеалов, немец склонен приближаться со слепой
убежденностью, жестоким самоотрицанием и величайшим перфекционизмом ко многим
противоречивым и открыто деструктивным целям.
После поражения в войне и революции 1918 года этот психологический конфликт усилился до
уровня катастрофы среди немецкого среднего класса; а этот последний повсюду содержит в себе
ощутимую долю рабочего класса, поскольку тот стремится стать средним классом. Их раболепие перед
аристократией, проигравшей войну, теперь внезапно лишилось всякого сходства с сознательной
субординацией. Инфляция подорвала пенсии. С другой стороны, ищущие выход массы были не готовы
предугадать или узурпировать ни роль свободных граждан, ни роль сознающих себя как класс рабочих.
Очевидно, что именно в таких условиях образы Гитлера могли сразу убедить стольких людей, и еще
большее число парализовать.
Я не стану утверждать, что отец Гитлера в том виде, как его изображают в оскорбительных
докладах и отчетах, был, в своей явно неотшлифованной форме, типичным немецким отцом. В истории
часто случается, когда экстремальный и даже атипичный личный опыт настолько хорошо соответствует
универсальному личному конфликту, что кризис поднимает его до положения типичного
представителя. Фактически, здесь можно вспомнить, что великие нации склонны за своими пределами
выбирать тех, кто становится их лидером: Наполеон был корсиканцем, а Сталин - грузином. В таком
случае, именно универсальный образ (pattern) детства лежит в основе изумленного интереса, который
возникал у немецкого мужчины, читавшего о юности Гитлера. «Независимо от того, каким твердым и
решительным мог быть мой отец, - его сын был таким же упорным и настойчивым в отвергании любой
идеи, которая мало или совсем не привлекала его. Я не хотел становиться чиновником». Эта
комбинация саморазоблачения и расчетливой пропаганды (вместе с шумным и решительным
действием) наконец-то принесла с собой то всеобщее убеждение, которого ждало тлеющее в немецком
юноше восстание: ни один старик, будь он отцом, императором или Господом Богом, не должен мешать
любви юноши к его матери, Германии. В то же время оно подтвердило взрослым мужчинам, что
вследствие предательства ими своей мятежной юности, они оказались недостойными вести за собой
немецкую молодежь, которая впредь предпочла бы «творить свою судьбу собственными руками». И
отцы, и сыновья могли теперь идентифицироваться с фюрером - юношей, который никогда не уступал.
Психологи преувеличивают типичные черты отца в историческом образе Гитлера, тогда как
Гитлер - это тот юноша, что отказался стать отцом в любом дополнительном значении этого слова и,
коли на то пошло, кайзером или президентом. Он не повторил ошибку Наполеона. Гитлер был
фюрером: возвеличенным старшим братом, взявшим на себя прерогативы отцов, но не допускавшим
сверхидентификации с ними; называя своего отца «старым, хотя все еще ребенком», он сохранял за
собой новое положение человека, который, обладая верховной властью, остается молодым. Он был
несломленным юношей, выбравшим карьеру в стороне от цивильного счастья, меркантильного
спокойствия и душевной умиротворенности - карьеру лидера шайки, который сплачивает своих парней
тем, что требует от них восхищения собой, творит террор и умело втягивает их в преступления,
отрезающие пути к отступлению. И он был безжалостным эксплуататором родительских неудач.
«Вопрос моей карьеры был решен гораздо быстрее, чем я ожидал. .. Когда мне исполнилось
тринадцать, совершенно неожиданно умер отец. Мать считала себя обязанной продолжить мое
образование для карьеры чиновника». У Гитлера развилась «тяжелая» легочная болезнь
[Документально нигде не подтвержденная. -
Прим. пер.], помешав тем самым намерению матери, и
«все, за что я боролся, к чему в тайне стремился, вдруг стало реальностью...» Матери пришлось
разрешить больному мальчику то, в чем она отказывала здоровому и упрямому: теперь он мог уехать и
готовить себя к профессии художника. Он уехал - и провалил вступительный экзамен в национальную
Академию художеств. Затем умерла и мать. Он стал свободным - и одиноким.
Профессиональный крах последовал за тем ученическим провалом в Академию художеств,
который ретроспективно рационализируется как твердость характера и мальчишеское упрямство.
Хорошо известно, как при подборе своих подручных Гитлер позднее исправлял сходные гражданские
неудачи. Он вышел из этого положения только благодаря немецкому обычаю покрывать школьную
неудачу позолотой намека на скрытый гений: «гуманитарное» образование в Германии все время
страдало от раскола, поощряя долг и дисциплину и, одновременно, возвеличивая ностальгические
вспышки поэтов.
Hosted by uCoz