 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
что я знаю, недавно кристаллизовалось вокруг образов старого, но тем не менее животрепещущего
русского фильма, особенно, вокруг самообладания мальчика - героя этой картины.
Фильм рассказывает большевистскую легенду о детстве Максима Горького. Как и раньше, в
случае с националистической версией детства Гитлера, я проанализирую систему образов в их связи с
географическим местоположением и историческим моментом происхождения.
[Согласно проспекту
фильмотеки Музея современного искусства в Нью-Йорке, обсуждаемая здесь картина впервые была
показана в 1938 году в Москве. Продюссер - Марк Донской, студия Союзтетфильм. Я посмотрел этот
фильм в марте 1948 года в Нью-Йорке.] В некоторых знаменательных отношениях эти две легенды
обладают известным сходством. Обе они показывают растущего своевольного мальчика в
ожесточенной борьбе с отцовской фигурой, главой рода - беспощадным тираном, пусть даже и дряхлым
неудачником. И Гитлер, и Горький в отрочестве пережили психическое потрясение от бессмысленности
существования и тщетности бунта. Они стали интеллектуальными пролетариями, близкими к крайнему
отчаянию. По иронии судьбы оба обрели известность в полицейских досье своих стран как
«бумагомараки» («paperhanders»). Однако на этом аналогии заканчиваются.
Горький стал писателем, а не политиком. Конечно, и после русской революции он продолжал
оставаться идолом страны Советов. Он вернулся в Россию - и умер там. Была ли его смерть
таинственной или просто мистифицированной по политическим мотивам, мы не знаем. У гроба
Горького Молотов сравнил его потерю с утратой самого Ленина. Очевидно, что причины его
национального возвеличивания - не в доктринерском фанатизме и не в политической хитрости
Горького. Ибо он, друг Ленина, говорил: «Различия во взглядах не должны влиять на симпатии, - я
никогда не отводил теориям и мнениям видного места в отношениях с людьми». Факты заставляют нас
сделать вывод об исключительной терпимости к Горькому Ленина и Сталина, закрывавших глаза на
некоторые его знакомства с подозрительно ортодоксальными личностями. Ответ кроется в том, что
Горький был народным писателем, сознательно и упорно писал о народе и для народа. Он - «бродяга» и
«провинциал» - жил в двойном изгнании: политической ссылке (под надзором царской полиции) и
изоляции от интеллектуальных кругов своего времени. Его «Воспоминания» [Литературные портреты //
М. Горький: Собр. соч. в 18 т. - Т. 18. - М. Гослитиздат, 1963.] показывают, насколько спокойно и
обдуманно он изображает себя даже в присутствии таких подавляющих фигур как Толстой.
Подобно Толстому, Горький принадлежит к той эпохе русского реализма, которая сделала
грамотную Россию такой безжалостно внимательной к себе и такой ужасно стеснительной. Однако его
манере письма было чуждо самоупоение страданием, которое наполняло собой произведения его более
великих современников. Он не заканчивал своих произведений фатальным тупиком добра и зла,
финальной уступкой демонам прошлого, как это делали Толстой и Достоевский. Горький научился
наблюдать и писать просто, потому что видел «необходимость точного изображения некоторых -
наиболее редких и положительных - явлений действительности». Кинофильм показывает развитие
душевного склада будущего писателя. Кроме того, он иллюстрирует русскую дилемму, дилемму
большевика и, как я попытаюсь доказать, дилемму «протестантского»
умонастроения, с опозданием
появляющегося в восточных странах.
Фильм этот, конечно же, старый. На первый взгляд он требует невозможного от американских
глаз и ушей. Но по содержанию он кажется легким как волшебная сказка. Фильм плавно течет как
свободный и сентиментальный рассказ, явно предназначенный для того, чтобы приблизить героя,
маленького Ал¸шу, к сердцу зрителей, которые узнают во всем этом свою родную Россию, свое детство
и в то же время знают, что этот Ал¸ша однажды станет великим Горьким.
У русских, смотревших картину вместе со мной, она вызвала лишь ностальгические раздумья,
без какого-либо привкуса политической полемики. Легенда говорит сама за себя.
1. Страна и мир
В
самом начале фильма появляется русская «троица»: безлюдные равнины, Волга, балалайка.
Необозримые просторы центральной России открывают свою мрачную пустоту, - и тотчас же звуки
балалайки нарастают до бурного крещендо, как бы говоря: «Ты не один, мы все здесь». По широкой
Волге пароходы везут тепло укутанных людей в глухие деревни и перенаселенные города.
Противопоставление громадной страны островку маленькой, пестрой общины составляет, таким
образом, первоначальную тему фильма. Нам напоминают, что слово «мир» («mir»), используемое для
обозначения сельской общины со всеми ее членами, означает к тому же «мир в целом» (World), и что
«на миру и смерть красна». В глубокой древности викинги называли русских «жителями городищ» («the
