 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
искушениями, со странностью русской души - и с ее православием. И нас раздражает, когда люди не
остаются верными тому сорту души, который они разрекламировали и который стал их
опознавательным знаком. Но мы должны постараться понять: Ал¸ша, благодаря своей судьбе
«перемещенного» Пешкова среди Кашириных, демонстрирует промежуточные стадии неожиданно
появляющегося нового русского типа души, русского индивидуализма. Не Лютер и не Кальвин
раскрыли для него новые глубины души; и не отцы-основатели и первопроходцы открыли для него еще
не нанесенные на карту континенты, где он мог бы преодолеть свое внутреннее и внешнее рабство. Сам
по себе, без посторонней помощи и в тайном соглашении с родственными душами, он должен
научиться протестовать и развить - в самом широком смысле - «протестантскую» мораль.
2. Матери
В сцене застолья мы встретились с проявлением силы, очарования и щедрости бабушки.
Несомненно, что самым большим искушением и, к тому же, единственным, сопровождающим Ал¸шу
до самого конца, является искушение найти убежище в спокойствии духа бабушки (так же, как в самом
начале картины он спрятался в материнские юбки) и стать частью ее спокойной совести. Эта старая
женщина, кажется, олицетворяет реальную действительность земли, очевидную силу плоти,
прирожденную смелость души. Ее материнская щедрость безгранична. Она не только родила и
выкормила все племя Кашириных, которое ей пришлось научиться терпеть; она также подобрала и
обласкала Цыганка, сделав бездомного мальчишку свободным и веселым.
Ал¸ша все яснее сознает, что бабушка старается приласкать и успокоить даже воющего деда. В
роковом вопросе дележа имущества ее принципы просты, хотя и «беспринципны»: «Отдай им все, отец,
- спокойней тебе будет, отдай!» И видя ужас старика говорит: «Я пойду милостыню для тебя просить».
В то же время она позволяет этому дряхлому мужику бить себя, просто опускаясь на колени, как если
бы он действительно был настолько силен, чтобы сбить ее с ног. Ал¸ша в недоумении: «Разве он
сильнее тебя?» - «Не сильнее, а старше! - отвечает бабушка. - Кроме того - муж!» Вскоре она становится
матерью и для Ал¸ши. Когда Варвара уезжает со вторым мужем, бабушка просто говорит: «Я буду ему
бабушкой и матерью».
Эта женщина, по-видимому, не знает никакого закона, кроме закона отдавать; не знает никаких
принципов, за исключением абсолютной веры в свою внутреннюю выносливость, чем она, очевидно,
символизирует первобытную веру людей, их способность выживать и жить дальше, но одновременно и
их слабость, состоящую в примирении с тем, что в конечном счете порабощает их. Ал¸ша начинает
относиться к грандиозной выносливости бабушки как к чему-то пришедшему из другого мира. Этот
мир, вероятно, есть древнейшая Русь и глубочайший пласт ее (бабушки), - и его (Ал¸ши) -
идентичности. Именно эта первобытная Русь устояла в эпоху раннего христианства, когда деревянные
идолы выдержали принудительное крещение и наивную христианизацию. И именно спокойствие духа
первого городища (strockade), примитивный мир (mir) обрел близкую к земле организацию и веру в
анимистические сделки с необузданными силами природы. Бабушка все еще использует тайком
анимистические приемы. Она помнит старинные предания и сказки и может рассказывать их просто и
убедительно. Бабушка не боится Бога и природных стихий. Она оказывается в довольно хороших
отношениях с огнем, который на протяжении всего фильма символизирует разрушительную страсть.
Во время большого пожара бабушка входит в горящий дом, чтобы вынести тяжелую бутыль с
купоросом; и она же легко успокаивает коня, который вырывается и становится на дыбы. «А ты не
бойся! - говорит она ему. - Али я тебя оставлю в страхе этом?» - и конь, кажется, верит и успокаивается.
К людским страстям она относится также, как к огню: и то, и другое есть внешнее, хотя и неизбежное
зло. Дело обстоит так, как если бы она жила задолго до того, как страсти сделали людей
честолюбивыми, жадными и, в свой черед, по-детски раскаивающимися; и как если бы она надеялась
пережить все это.
В таком случае, ее страсть есть со-страдание. Даже когда она обращается с молитвой к Богу, то
делает это очень лично, как если бы он действительно находился в той иконе, что прямо перед ней. Ее
подход - это подход равенства, или даже подход матери, просящей что-то у своего ребенка, которому
выпало стать Богом. И ей нет нужды быть разрушительной в своей страсти, потому что ее совесть не
безжалостна. Таким образом, она - первобытная Мадонна, мать Бога и человека, да и духов тоже.
Бабушка берет на себя ту роль в жизни Ал¸ши, какую женщины в России традиционно играли
для детей «важной персоны», именно, роль бабушки и няни - женщин, чувствующих себя как дома в
этом мире, поскольку (и часто лишь поскольку) они делают его домом для других. Подобно большой
