 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
стал таким, каков он есть на самом деле, и почему он, в качестве эмоционального и политического
существа, уничтожает из-за инфантильных принуждений и побуждений то, что изобрела его мысль и
построили руки. Все это имеет свою психологическую основу в бессознательной решимости
индивидуума никогда больше не встречаться лицом к лицу со своей детской тревогой, а также в
суеверном опасении, что даже беглый взгляд на инфантильные источники своих мыслей и схем мог бы
подорвать предназначаемый для достижения сознательно поставленной цели запас жизненных сил.
Поэтому он предпочитает распространять просвещение от себя: вот почему лучшие умы часто хуже
всего знают себя.
А не может ли быть так, что именно предрассудок заставляет человека отворачиваться от своей
скрытой тревоги, как от головы Медузы? [По Гесиоду, Медуза - одна из трех сестер Горгон. Подобно
своим сестрам Медуза обладала взглядом, обращавшим всех, кто смотрел на нее, в камень; на голове у
нее вместо волос извивались змеи. В отличие от сестер, только Медуза была смертной (убита Персеем).
-
Прим. пер.] И не может ли быть так, что человек теперь уже должен и способен расширить свое
толерантное сознание до скрытых тревог и инантильных источников своих предубеждений и опасений?
Каждый взрослый, будь он лидером или ведомым, представителем масс или членом элиты,
однажды был ребенком. Когда-то он был маленьким. Чувство малости образует нижний,
неискоренимый слой в душе человека. Его триумфы будут соразмеряться с этой малостью, а поражения
- подтверждать ее. Вопросы о том, кто «больше» (сильнее, важнее и т. п.) и кто может (или не может)
сделать что-либо по отношению к кому-либо, заполняют внутреннюю жизнь взрослого сверх той
необходимости и той желательности, которые он осознает и на которые рассчитывает.
Всякое общество состоит из людей в процессе их перехода из разряда детей в разряд родителей.
Чтобы обеспечить непрерывность традиции, общество должно заблаговременно готовить детей к
функции родителей, а также заботиться о неизбежных остатках инфантильности у взрослых. Это -
трудное дело, особенно если обществу требуется множество способных идти за лидером, малая доля
способных вести за собой и какая-то часть тех, кто способен к тому и другому - попеременно или в
различных сферах жизни.
Свойственное человеку в детстве научение, которое развивает у него высоко
специализированную координацию мозга, глаза и руки и все внутренние механизмы рефлексии и
планирования, возможно лишь при длительной зависимости ребенка от взрослого. Только благодаря
такой зависимости, человек развивает совесть, или ту зависимость от себя самого, которая делает его, в
свою очередь, заслуживающим доверия других; и только став полностью надежным в отношении
определенного набора фундаментальных ценностей (правды, справедливости и т. д.), он может обрести
независимость, учить и развивать традиции. Однако сама его надежность сулит проблему из-за того, что
ее источник находится в детстве, и из-за тех сил, которые задействованы в ее развитии. Мы обсуждали
задержку сексуального развития, его сосредоточение на семье и отвлечение от нее. Мы также
обсуждали значение ранних паттернов агрессивного подхода (модусов органов) для развития
социальных модальностей. Обе эти линии развития связывают самые истоки человеческих идеалов с
образами, указывающими на напряжение и ярость младенца.
Таким образом, столь раннее зарождение совести угрожает зрелости человека и его работе:
инфантильный страх сопутствует ему на протяжении всей жизни. Мы, психоаналитики, пытаемся в
отдельных случаях нейтрализовать этот страх; и мы пытаемся объяснить и концептуализировать его,
поскольку не существует универсального средства исцеления (пожалуй, только облегчение через
постепенный инсайт) от того, что каждое поколение должно развиваться из своего детства и,
преодолевая свой особый тип детства, должно развивать новый тип, потенциально многообещающий - и
потенциально опасный.
Марк Твен, вероятно в один из своих периодов депрессии, назвал человека «лишенным
стыдливости животным», единственной тварью, знающей о своей наготе, или как сказали бы мы,
сознающей свою сексуальность. В этот момент Марк Твен ни словом не обмолвился о другой,
искупающей особенности человека, которую он сделал своей специальностью. Речь, конечно, идет о
юморе - способности в минуты веселья вышучивать и бесстрашно подвергать сомнению те странные
обычаи и институты, посредством которых человек должен реализовывать себя. Однако факт остается
фактом: человек в раннем детстве выучивается считать тот или иной аспект телесной функции дурным,
постыдным или опасным. Нет такой культуры, которая не использует сочетание этих «пороков» для
развития - через контрапункт - своего собственного типа веры, гордости, уверенности и инициативы.
Поэтому в чувстве достижения человека остается привкус инфантильных корней; а поскольку самое
раннее чувство реальности приобреталось им в болезненном опробовании внутренних и внешних
