 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
проблему. Моему будущему пациенту я был представлен знакомым его родителей, пожелавшим прийти
познакомиться со всей семьей. Маленький мальчик оказался одним из тех детей, что заставляют меня
сомневаться в мудрости любой попытки укрыться под маской. «Выдумки замечательны, разве нет?» -
деланно сказал он мне, когда мы сели за стол. Тем временем, как его старшие братья с аппетитом и
быстро ели, а затем сбежали из-за стола играть в рощу за домом, Питер почти лихорадочно
импровизировал в игровой манере на тему, которая, как сейчас станет ясно, выдавала господствующие
и вызывающие у него беспокойство фантазии. Типичный амбивалентный аспект «сфинктерной»
проблематики состоит в том, что пациенты чуть ли не с одержимостью отказываются от той самой
тайны, которую с такими усилиями сохраняют в своем кишечнике. Ниже я перечислю несколько
вербальных фантазий Питера вместе с моими безмолвными мыслями, возникшими в ответ на них.
«Я хочу, чтобы у меня был слоненок прямо здесь, в доме. А потом он бы рос-рос и разорвал бы
дом». (В этот момент мальчик ест. Его кишечная масса приближается к точке разрыва.)
«Посмотрите на ту пчелу - она хочет добраться до сахара у меня в животе». (Слово «сахар»
кажется эвфемистическим, но оно передает мысль, что у Питера есть «нечто» ценное в животе, и что
кто-то хочет добраться до этого «нечто».)
«Мне приснился плохой сон. Какие-то обезьяны залезали на дом, слезали и пытались войти ко
мне». (Пчелы хотели добраться до сахара у него в животе; теперь обезьяны хотят добраться до мальчика
в его же доме. Увеличение объема пищи в желудке мальчика - рост слоненка в доме - пчелы за сахаром
в живот мальчика - обезьяны за мальчиком в дом.)
После обеда кофе подали в сад. Питер сел под садовый столик, подтащил к себе стулья, как если
бы собирался забаррикадироваться, и сказал: «Теперь я в своем шалаше и пчелам до меня не
добраться». (Опять он внутри огороженного пространства и опять подвергается опасности со стороны
назойливо стремящихся проникнуть к нему живых существ.)
Потом он вылез из убежища и показал мне свою комнату. Я полюбовался его книгами и
попросил: «Покажи мне самую любимую картинку в твоей самой любимой книжке». Без колебаний
Питер показал иллюстрацию, изображавшую пряничного человечка, которого вода несла прямо в
открытую пасть плывущего волка. И возбужденно сказал: «Волк собирается съесть пряничного
человечка, но он не сделает ему больно, потому что (громко) пряничный человечек не живой; пища не
может чувствовать боль, когда ее ешь!» Я полностью согласился, размышляя над тем, что игровые
вербализации Питера сходились на идее, будто все накопленное им в желудке было живым и грозило
либо «разорвать» его, либо оказаться поврежденным. Я попросил мальчика показать картинку, которая
нравится ему сразу после любимой в любой из других книжек. Он тут же отыскал книгу под названием
«The Little Engine That Could» и открыл на странице, где был нарисован пускавший клубы дыма и
тащивший за собой в туннель хвост вагонов паровоз; на следующей странице паровоз выезжал из
туннеля, но его труба... не дымила. «Видите, - сказал Питер, - поезд вошел в туннель и в темном туннеле
умер». (Что-то живое вошло в темный проход и вышло мертвым. Я больше не сомневался: этот мальчик
фантазировал, будто наполнен чем-то драгоценным и живым, и если бы он удерживал это в себе, оно
разорвало бы его, а если бы выпустил, оно могло бы выйти поврежденным или мертвым. Другими
словами, мальчик был беременным!)
Пациенту требовалось оказать немедленную помощь посредством интерпретации. Я сразу хочу
пояснить, что не одобряю полового просвещения, производящего сильное впечатление на
неподозревающих об этой сфере детей, до того как с ними будут установлены прочные, доверительные
отношения. Однако в данном случае я почувствовал необходимость «хирургического» вмешательства.
Вспомнив о любви Питера к слонятам, предложил ему порисовать слонов. После того, как мы
приобрели опыт в рисовании всех внешних - основных и дополнительных - частей у слонихи и двух
слонят, я спросил, знает ли он, откуда появляются слонята. С напряжением Питер ответил, что не знает,
хотя создавалось впечатление, будто он хотел спровоцировать меня. Поэтому я нарисовал, как мог, тело
слонихи в разрезе, с внутренними полостями и двумя отдельными «выходами»: для экскрементов и для
детенышей. Затем сказал: «Некоторые дети этого не знают. Они думают, что "кака" и детеныши
выходят из одного и того же отверстия как у животных, так и у женщин». Только я собрался рассказать
об опасностях, которые ребенок мог бы вывести для себя из подобных, ошибочно понятых
обстоятельств, как Питер возбужденно перебил меня, сообщив, что когда мать носила его в животе, ей
приходилось надевать пояс, чтобы не дать ему выпасть при посещении туалета; и что он оказался
слишком большим, чтобы пройти в ее отверстие, и поэтому ей пришлось сделать разрез в животе, чтобы
его выпустить. Мать Питера ничего не говорила мне об особенностях беременности и кесаревом
сечении. Как бы там ни было, я нарисовал схему женщины, сосредотачивая внимание мальчика на том,
