 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
намекала на возможность того, что она и повредила грудную клетку матери; что в доказательство
своего нездоровья мать носила «bandage» [Букв. «бинт», «бандаж», когда осколок сложного слова
«chest-bandage» становится самостоятельным. - Прим. пер.] и что по этой причине ребенка бросили (не
позволяли подходить и крепко обнимать маму). Путаницу с тем, что было повреждено - палец ребенка
или грудная клетка матери, - мы можем отнести как за счет семантических трудностей, так и за счет
неисправной границы между «собой» и «другим». От взрослых мало пользы в этих вопросах, когда они
говорят: «Не трогай это, ты его повредишь», а затем резко меняют направление мысли: «Не трогай это,
иначе повредишь пальцы». Однако можно сказать, что смешение изречений взрослых здесь очень
хорошо совпадает с той ранней стадией эго, когда вся боль переживается как «внешняя», а всякое
удовольствие - как «внутреннее», независимо от того, где находится его действительный источник.
Возможно, Джин так и не переросла эту стадию; тем не менее, ей очень рано пришлось испытать на
собственном опыте, что значит быть оставленной матерью на попечение няни, фанатично
приверженной методу «не трогать!»
Конечно, лишь
для того, чтобы заново проверить действительность былого запрещения, ей
пришлось проделать то, что она делала с мужчинами в своей семье. С матерью ей повезло больше. Но
тут вступает в действие важный фактор, именно, мощная аутопунитивная тенденция этих загнанных
детей. Их закон - «все или ничего», и они воспринимают изречение «Если же глаз твой соблазняет тебя,
вырви его»
[Адаптированная Эриксоном цитата из Нового завета: «Если же правый глаз твой
соблазняет тебя, вырви его и брось от себя; ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не
все тело твое было ввержено в геенну». - Мат., 5;29. -
Прим. пер.] буквально и совершенно серьезно.
Поэтому может случиться, так что маленький мальчик в шизофреническом приступе со всей
искренностью просит своих шокированных родителей отрезать ему пенис, потому что он (пенис)
нехороший.
Мать продолжала терпеливо объяснять Джин, что девочка не была виновна в ее болезни. Она
позволяла дочери спать с ней, сидеть на коленях и вообще проявляла по отношению к девочке
внимание и заботу, как если бы та была младенцем. Джин, казалось, начала доверять ей. После
нескольких месяцев у нее наступило заметное улучшение. Она стала более грациозной в движениях; ее
словарный запас увеличился, или, как следовало бы выражаться в таких случаях, выявился, поскольку
обычно при шизофрении его наличие предполагается и до его активного употребления. И она начала
играть! Джин укладывала маленькую черную игрушечную собачку в кровать и говорила: «Спи, собака,
засыпай; не раскрывайся, закрой глаза, а то придется тебя, собака, отшлепать». Кроме того, она начала
строить из кубиков длинные поезда, которые «шли на восток». Во время одной из таких игр она
посмотрела матери в глаза редким, совершенно ясным взглядом и сказала: «Не поедем долго на поезде,
как раньше». - «Нет, - ответила мать, - мы будем жить вместе».
Такие улучшения казались высшей наградой за все усилия. Обычно они прерывались кризисами,
которые приводили к срочным вызовам. Я навещал семью и говорил со всеми, пока не выяснял, что
происходило в жизни каждого из них. В этом санатории для одного пациента проблемы возникали одна
за другой. С шизофреническим мышлением можно ужиться, только если вы способны сделать своей
профессией его понимание. Мать взяла на себя эту задачу, которая требует особого дара эмпатии и, в то
же время, способности оставаться интактным. В противном случае вы должны опровергать такое
мышление, чтобы защитить себя от него. Тогда каждый член этого семейства,
будучи вынужденным
соприкасаться с мыслями и намерениями Джин, характеризуемыми, по существу, колебаниями между
голой импульсивностью и отчаянным самоотрицанием, подвергался опасности потерять собственное
душевное равновесие и самоуважение. На это приходилось неоднократно обращать внимание,
поскольку Джин то и дело изменяла направление своих провокаций. А сама часто замыкалась в себе без
видимой причины.
Следующего эпизода будет достаточно, чтобы проиллюстрировать воздействие первых попыток
матери побудить Джин спать одной. Внезапно у девочки развилась патологическая привязанность к
ложкам и приняла такие размеры, что привела к первому кризису отчаяния и у самой Джин, и у ее
родителей. Джин упорно повторяла предложения типа «не спать при свете в комнате Джин», «свет в
ложке», «крематорий в ложке», «одеяла в ложке» и т. д. Во время обеда она часто сидела и только
смотрела на «свет в ложке». Не в силах объяснить свое поведение другим, девочка стала уединяться и
проводить в постели часы и даже дни. Но при этом отказывалась ложиться спать вечером. Родители
срочно вызвали меня и попросили разобраться в происходящем. Когда я попросил Джин показать мне
«свет в ложке», она показала мне штепсельную вилку за этажеркой. Несколько недель назад она отбила
кусок от этой вилки и вызвала короткое замыкание. Когда я пошел с Джин в ее комнату для осмотра
