Navigation bar
  Print document Start Previous page
 95 of 200 
Next page End  

орудийного мира молодого века машин и антиципирует идентичность машинного бога своего времени,
капитана «Большой Миссури».
Тогда, игра есть функция эго, попытка синхронизировать соматические и социальные процессы с
самостью (the self). Вполне возможно, что фантазия Бена содержит фаллический и локомоторный
элемент: мощное судно в могучей реке - хороший символ. Капитан же - подходящий образ отца и, сверх
того, образ строго очерченной патриархальной власти. Однако особое значение, я считаю, должно
придаваться потребности эго подчинить себе разные сферы жизни, и особенно те из них, в которых
индивидуум находит себя, свое тело и свою социальную роль в нуждающемся и отстающем положении.
Вызвать галлюцинацию власти эго и, к тому же, осуществлять ее в промежуточной реальности между
фантазией и действительностью - это и есть назначение игры; но, как мы вскоре увидим, к
неоспоримым владениям игры относится лишь тонкий краешек нашего существования. Что есть игра, а
что - не игра? Давайте обратимся к нашему языку, а затем вернемся к детям.
Солнечный свет, переливающийся на поверхности моря, заслуживает полное право на
определение «игривый», так как честно соблюдает правила игры. И он действительно не покушается на
химический мир волн, требуя лишь «общения» видимостей. Образующиеся при этом узоры изменяются
с непринужденной быстротой и той бесконечной повторяемостью, которая сулит приятные зрительные
впечатления в пределах предсказуемого диапазона, никогда, однако, не создавая одну и ту же
конфигурацию дважды.
Когда человек играет, он должен общаться с вещами и людьми в такой же ненавязчивой и легкой
манере. Он должен делать что-то такое, что выбрал сам, без принуждения со стороны настоятельных
потребностей или сильной страсти: должен чувствовать себя развлекающимся и свободным от любого
страха или предвкушения серьезных последствий. Он отдыхает от социальной и экономической
действительности - или, как это чаще всего подчеркивается, -
не работает.
Именно это
противоположение работе придает игре ряд коннотаций. Одна из них: игра есть «просто забава»,
независимо от того, трудна она или нет. Как заметил Марк Твен: «делать искусственные цветы... - это
работа, тогда как карабкаться на Монблан - всего лишь развлечение». Однако у пуритан простая забава
всегда означала грех; квакеры предостерегали, что мы должны «срывать цветы удовольствия на полях
долга». Близкие по духу пуританам люди могли позволить себе играть только потому, что считали:
«облегчение высоконравственной деятельности само по себе является моральной необходимостью».
Поэты же расставляют акценты по-другому. «Человек бывает вполне человеком лишь тогда, когда
играет» - говорил Шиллер. Таким образом, игра - это пограничный феномен относительно целого ряда
занятий человека; и стоит ли удивляться, что она в своей собственной игровой манере пытается
уклониться от определения.
Верно, что даже самая напряженная и опасная игра по определению не есть работа, ибо не
производит товар. Когда же это происходит, игра «становится профессиональной». Но именно это
обстоятельство с самого начала делает сравнение игры взрослого и игры
ребенка довольно
бессмысленным, поскольку взрослый есть производящее и обменивающее товары существо, тогда как
ребенок только готовится стать таковым. Для работающего взрослого игра является отдыхом. Она
позволяет ему периодически выходить за пределы тех строго очерченных возможностей, которые
составляют его социальную действительность.
Возьмем силу тяжести.
Жонглирование, прыжки или восхождение на горную вершину
добавляют необычные измерения (dimensions) знанию нашего тела. Здесь игра дарит нам ощущение
божественной свободы действия, ощущение дополнительного пространства.
Возьмем время. Занимаясь пустяками и болтаясь без дела, мы лениво показываем нос времени -
нашему эксплуататору. Игривость исчезает там, где каждая минута на счету. Это отодвигает
спортивные соревнования на границу игры. Спортивные «игры», по-видимому, делают уступку
давлению пространства и времени, но только чтобы нанести поражение этому давлению долями ярда
или секунды.
Возьмем судьбу и причинность, которые определили, кто мы, что мы и где мы. В азартных играх
мы восстанавливаем равенство перед судьбой и обеспечиваем чистый шанс каждому игроку, готовому
соблюдать несколько правил, кажущихся при сравнении с нормами действительности произвольными и
бессмысленными. Тем не менее, эти правила магически убедительны, подобно реальности сновидения,
и требуют абсолютного соблюдения. Стоит играющему забыть, что такая игра должна оставаться его
свободным выбором, стоит ему оказаться одержимым демоном легкой наживы, и игривость снова
исчезает. Теперь он уже «игрок», а не играющий человек.
Возьмем социальную действительность и наши строго определенные ячейки в ней. Играя роли,
Hosted by uCoz