 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
выражением заинтересованности и удовлетворения громкое и продолжительное «о-о-о-о!», которое, по
единогласному мнению матери и наблюдателя, было не просто междометием, но означало «прочь»
(Fort). Я наконец заметил, что это игра и что ребенок все свои игрушки употреблял только для того,
чтобы играть ими, отбрасывая их прочь (Fortsein). Однажды я сделал наблюдение, которое укрепило это
мое предположение. У ребенка была деревянная катушка, которая была обвита ниткой. Ему никогда не
приходило в голову, например, тащить ее за собой по полу, то есть пытаться играть с ней, как с
тележкой, но он бросал ее с большой ловкостью, держа за нитку, за сетку своей кроватки,
так что
катушка исчезала за ней, и произносил при этом свое многозначительное «о-о-о-о!», затем снова
вытаскивал катушку за нитку из-за кровати и встречал ее появление радостным «тут» (Da). Это была
законченная игра, исчезновение и появление, из которых по большей части можно было наблюдать
только первый акт, который сам по себе повторялся без устали в качестве игры, хотя большее
удовольствие, безусловно, связывалось со вторым актом (...).
Это толкование было потом вполне подтверждено дальнейшим наблюдением. Когда однажды
мать отсутствовала несколько часов, она была по своем возвращении встречена известием «Беби о-о-о»,
которое в начале осталось непонятым. Скоро обнаружилось, что ребенок во время этого долгого
одиночества нашел для себя средство исчезать. Он открыл свое изображение в стоячем зеркале,
спускавшемся почти до полу, и затем приседал на корточки, так что изображение в зеркале уходило
«прочь».» [Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия. - М.: Прогресс, 1992. - С. 207-208. - Прим.
пер.]
Для понимания того, что Фрейд увидел в этой игре, нужно отметить, что его интересовал
странный феномен «навязчивого повторения», то есть потребность вновь и вновь проигрывать
болезненные личные переживания в словах или действиях. Всем нам по собственному опыту знакома от
случая к случаю возникающая надобность беспрерывно говорить о тягостном событии (оскорблении,
ссоре или операции), которое, как можно ожидать, хотелось бы поскорее забыть. Мы знаем о
травмированных людях, которые, вместо того чтобы обрести восстановление во сне, неоднократно
пробуждаются из-за сновидений, где они заново переживают первоначальную травму. Мы также
подозреваем, что далеко не случайно некоторые люди совершают одни и те же ошибки по многу раз,
например: «по стечению обстоятельств» и в полном ослеплении вступают в брак с невыносимым
партнером того же типа, с каким они только что развелись. И не случайно череда сходных
происшествий или несчастий обрушивается именно на их головы. Во всех подобных случаях, пришел к
заключению Фрейд, индивидуум бессознательно подготавливает варианты первоначальной темы,
поскольку так и не научился преодолевать ее, равно как и жить с ней; он пытается овладеть ситуацией,
которая в своем первоначальном виде оказалась ему не по силам, посредством того, что добровольно и
неоднократно встречается с ней.
В процессе работы над текстом о «навязчивом повторении» Фрейд пришел к пониманию
описанной выше одинокой игры и осознанию того факта, что частота главной темы (что-то или кто-то
исчезает и возвращается) соответствовала силе переживания жизненно важного события, именно, ухода
матери утром и ее возвращения вечером.
Эта инсценировка происходит в сфере игры. Используя свою власть над предметами, ребенок
может приспособить их таким образом, что они позволяют ему воображать, будто он в той же мере
способен справиться со своим затруднительным положением в жизни. Ибо когда мать оставляла его
одного, она выводила себя из сферы действия его крика и требований, и возвращалась назад только
тогда, когда это ей было удобно. Однако в игре у этого малыша мать находится на привязи. Он
заставляет ее уходить, даже выбрасывает ее, а затем заставляет возвращаться по его желанию. Мальчик,
по выражению Фрейда, превратил пассивность в активность:
в игре он делает то, что в
действительности делали с ним.
Фрейд упоминает три момента, которые могут быть нашими ориентирами в дальнейшей
социальной оценке этой игры. Сперва ребенок отбрасывает предмет от себя. Фрейд усматривает в этом
возможное выражение отмщения: «Если ты не хочешь оставаться со мной, ты мне не нужна»
- и, тем
самым, дополнительное увеличение активного господства над ситуацией благодаря явному приросту
эмоциональной автономии. Однако во втором акте игры этот ребенок продвигается еще дальше. Он
полностью отказывается от объекта и, используя зеркало в полный рост, играет в то, что «уходит
прочь» от себя самого и к себе же возвращается. Теперь он и тот, кого оставляют, и тот, кто оставляет.
Малыш становится хозяином положения благодаря тому, что инкорпорирует не только неподвластного
ему в жизни человека, а всю ситуацию, с обоими участниками.
Фрейд доводит свою интерпретацию как раз до этого места. А мы можем поставить в центр тот
