 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Г. Флобер, описывая эпизод отравления мышьяком |в романе “Госпожа Бовари”, ощущал во рту вкус
мышьяка, с ним сделалось дурно, его рвало.
Тяжело пережил Ч. Диккенс смерть героини романа “Лавка древностей” Нелли. “Смерть Нелли, — писал
он, — была делом провидения, но пока что я сам почти мертв от убийства моего ребенка”.
Б. Пастернак на обсуждении выполненного им перевода “Фауста” читал сцену с Гретхен в тюрьме. “Вдруг
он осекся, всхлипнул, захлопнул книгу и сказал:
— Не могу... Жаль ее” (Лев Гинзбург. Разбилось лишь сердце мое. Новый мир. 1981, ¹ 8).
Наиболее наглядно участие внушения в сценическом искусстве. Без него, как известно, нет
перевоплощения актера. Перевоплощение, собственно, и состоит в том, чтоб зажить чужой жизнью —
жизнью изображаемого лица. Это значит: сделать все поступки, помыслы, волнения, горести героя своими,
иметь ему присущий темперамент, жить и двигаться в его ритме.
“...Искусство переживания требует от артиста “истинных страстей”, то есть намеренного воспроизведения
подлинных эмоций путем приспособления чувств актера-исполнителя к переживаниям действующего
лица” (П. В. Симонов).
Даже телесные функции приходят в соответствие с эмоциональным состоянием персонажа.
Артистка Алла Демидова вспоминает, как Владимир Высоцкий, играя “Гамлета”, после сцены с Офелией
прибегал за кулисы мокрый, задыхаясь. На ходу глотал холодный чай, который наготове держала
помощник режиссера. Затем усилием воли восстанавливал дыхание и снова появлялся на сцене.
Художник через литературу и различные виды искусства воздействует на психоэмоциональное состояние
огромных масс. Это возможно потому, что произведение воплощает в себе силу воображения, ощущения,
восприятия, переживания художника. Словами “Река металась, как больной” А. С. Пушкин выразил свое
отношение к стихии и возбудил у нас трепетное эмоциональное напряжение, зримое восприятие.
Мастерство и воображение художника, писателя, композитора, исполнителя соединяются с воображением
зрителя, слушателя, читателя. И. С. Тургенев и И.А.Бунин так вдохновенно описывали природу, что, читая
их произведения, почти ощущаешь прохладу леса, утреннюю свежесть земли, прозрачность воздуха.
Белорусский поэг Аркадий Кулешов рассказал о впечатлении, которое произвела на него во втором классе
поэма М. Ю. Лермонтова “Мцыри”: “...Я был охвачен каким-то непонятным волшебным волнением, я весь
пылал, как в жару,— музыка и пламенный огонь стиха горячили мою кровь... Когда я дочитывал поэму, из
глаз потоком лились слезы, и я не в силах был сдержать их”.
Луи Ламбер в одноименной повести О. Бальзака так рассказывает о своем восприятии прочитанного:
“Читая описание битвы при Аустерлице, я увидел ее во всех подробностях. Пушечные залпы, крики
сражающихся звучали у меня в ушах и заставляли все внутри сжиматься; я чувствовал запах пороха,
слышал ржанье лошадей и голоса людей; я любовался равниной, где сталкивались вооруженные народы,
как если бы стоял на возвышенности Сантона”.
Надо ли говорить, как необходимо участникам театрального действа соучастие в нем зрителей. При
лучших спектаклях в результате взаимного внушения актеров и зрителей происходит истинное
волшебство: как бы рушатся преграды между зрительным залом и сценой, все происходящее на
подмостках воспринимается зрителями как отзвук собственных мыслей, чувств и стремлений.
Теперь в театре редко можно увидеть натуралистическую декорацию: замок, улицу, сад и т. д. Зритель
своим воображением сам дорисовывает то, что обычно дано лишь намеком. Публика — соавтор спектакля.
Условность требует творческого воображения зрителя. Перевоплощение тоже требует от него
доверчивости, так как и в перевоплощении содержится некоторая условность: ведь актер не может на
сцене по-настоящему умирать, убивать, сходить с ума, болеть. Но это и не нужно — Н. В. Гоголь писал,
что, попадая в плен обаяния актерского таланта, мы поистине потрясаемся одним потрясением, рыдаем
одними слезами и смеемся одним всеобщим смехом. Мы забываем обо всем и верим искренне и
беспредельно в ту вымышленную жизнь, которая проходит перед нами. Мы испытываем сопричастность.
Лев Николаевич Толстой назначение литературы и искусства видел в “заражении чувств других людей.
Созвучно этой мысли высказывание советского психолога Л. Е. Выготского о том, что “марксистское
рассмотрение искусства необходимо включает в себя и изучение психофизиологического действия
художественного произведения... Искусство есть важнейшее средоточие всех биологических и социальных
процессов личности в обществе”.
Как откликнется человек на произведение, какие душевные порывы им овладевают, зависит не только от
мастерства автора, но, в не меньшей мере, от его собственных интеллектуальных и эмоциональных
особенностей, от его жизненного опыта.
То же самое можно сказать о внушении. Его доля в восприятии произведения измеряется созвучностью с
духовными потребностями индивидуума.
Только что я упомянул о соавторстве, содействующем внушению. Соавторство присутствует в восприятии
не только театрального, но и любого иного произведения искусства. Иначе быть не может, потому что
искусство преломляется через призму сознания каждого человека. По меткому выражению замечательного
поэта С. Маршака, “художник — автор берет на себя только часть работы. Остальное должен дополнить
своим воображением художник — читатель”.
Играют не только дети и актеры. Игра в повседневной жизни — характерная особенность человека, это
форма приспособления к социальной среде. Рассказывая какую-нибудь историю, мы невольно
перевоплощаемся в тех, о ком идет речь, — используем не свойственные нам жесты, манеру говорить,
характерные выражения. Мы становимся персонажами. Это ли не игра!
