 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
Монтерлан вписывается в древнюю традицию мужчин, воспринявших на свой счет
высокомерное манихейство Пифагора. Вслед за Ницше он считает, что Вечную
Женственность превозносили только в эпохи слабости и что герой должен восстать
против Magna
mater. Он берется свергнуть ее с престола, ибо сосредоточивает свое
внимание на героизме. Женщина — это ночь, беспорядок, имманентность. «Этот
содрогающийся сумрак — не что иное, как женское начало в чистом виде» l, — пишет он
о г-же Толстой. По его мнению, только глупость и низость нынешних мужчин могли
придать женской ущербности положительный смысл: все говорят об инстинкте женщин,
об их интуиции, о даре предвидения, в то время как их следует винить в отсутствии
логики, упрямом невежестве, неспособности понимать действительность; на самом деле
они не наблюдательницы и не психологи; они не умеют ни смотреть на вещи, ни понимать
людей; их тайна — иллюзия, а их непостижимые сокровища бездонны, как ничто; им
нечего дать мужчине, они могут только ему навредить, Первый великий враг для
Монтерлана — мать; в одной из ранних пьес, называющейся «Изгнание», он выводит на
сцену мать, не дающую сыну поступить на военную службу; в «Олимпийцах» юноше,
желающему посвятить себя спорту, препятствует трусливый эгоизм матери; в
«Холостяках» и «Девушках» образ матери про-
1 «О женщинах».
К оглавлению
240
сто отвратителен. Преступление ее в том, что она хочет навсегда удержать сына запертым
в сумраке своего чрева; она калечит его, чтобы иметь возможность им завладеть и
восполнить таким образом бесплодную пустоту своего существа; она — худшая из
воспитательниц; она подрезает ребенку крылья, держит его вдалеке от вершин, к которым
он стремится, оглупляет и унижает его. Претензии эти не совсем безосновательны. Но из
упреков, которые Монтерлан открыто бросает женщине-матери, ясно, что ненавидит он в
ней прежде всего свое собственное рождение. Он считает себя богом, он хочет быть
богом; ведь он мужчина, он «высшее существо», он — Монтерлан. Бога не рожали; если у
него и есть тело, то это — воля, отлитая в твердые и послушные мускулы, а не плоть, в
которой притаились жизнь и смерть; вот за эту тленную, случайную, уязвимую,
отвергаемую им плоть и должна, по его мнению, отвечать мать. «Единственное уязвимое
место на теле Ахилла — это то место, где держала его мать»1. Монтерлан никогда не
соглашался принять человеческий удел; то, что он называет своей гордостью, с самого
начала было испуганным бегством от того риска, что несет в себе свобода, связанная с
миром посредством плоти; он хочет утверждать свободу, но отрицать эту связь; он
мечтает быть субъективностью, царственно замкнувшейся на самой себе, без
привязанностей, без корней; этой мечте мешает воспоминание о его плотском
происхождении, и он прибегает к своему обычному средству: вместо того чтобы
преодолеть его, он от него отрекается.
Любовница в глазах Монтерлана оказывает столь же пагубное воздействие, что и мать;
она не дает мужчине воскресить в себе бога; удел женщины, заявляет он, — это жизнь в
самом непосредственном виде; она кормится ощущениями, прозябает в имманентности,
бредит счастьем — и хочет запереть в нем мужчину; ей неведом порыв трансценденции, у
нее нет чувства величия; она любит своего любовника в его слабости, а не в его силе, в
