 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
кончили тем, что согласились вместе , содействовать своему собственному
самоубийству. Двадцать второго прериаля Конвент в полном составе подставил
свою шею и восьмого термидора, тотчас же после речи Робеспьера, он опять
подставил ее".
Картина эта, пожалуй, может показаться слишком уж мрачной, но тем не
менее, она верна. Парламентские собрания, достаточно возбужденные и
загипнотизированные, обнаруживают точно такие же черты; они становятся
похожими на непостоянное стадо, повинующееся всем импульсам. Следующее
описание собрания 1848 года, сделанное Спюллером, парламентским деятелем,
демократические убеждения которого несомненны, заимствовано мною из "Revue
Litteraire" как очень типичное. Оно изображает все преувеличенные чувства,
свойственные толпе, и ту чрезмерную изменчивость, которая дозволяет толпе в
несколько мгновений пройти всю шкалу самых противоречивых чувствований.
"Раздоры, подозрения, зависть и попеременно -- слепое доверие и
безграничные надежды довели до падения республиканскую партию. Ее наивность
и простосердечие равнялись только ее всеобщей подозрительности. Никакого
чувства законности, никакого понятия о дисциплине; только страхи и иллюзии,
не ведающие границ, -- в этом отношении крестьянин и ребенок имеют много
сходства между собою. Спокойствие их может соперничать только с их
нетерпением, и свирепость их равняется их кротости. Это -- свойство еще не
вполне образованного темперамента и результат отсутствия воспитания. Ничто
их не удивляет, но все приводит в замешательство. Дрожащие, боязливые и в то
же время бесстрашные и героические, они бросаются в огонь и отступают перед
тенью.
Им неизвестны следствия и отношения вещей. Столь же быстро приходя в
уныние, как и в состояние возбуждения, склонные к панике, они всегда хватают
или слишком высоко, или слишком низко и не придерживаются никогда должной
меры и степени. Более подвижные, нежели вода, они отражают в себе все цвета
и принимают все формы. Какую же основу для правительства могли бы они
составить?".
К счастью, необходимы особенные условия, чтобы все эти черты сделались
постоянным явлением в парламентских собраниях. Эти собрания становятся
толпой лишь в известные моменты. В огромном большинстве случаев люди,
составляющие их, сохраняют свою индивидуальность, и вот почему собрания
могут издавать превосходные технические законы. Правда, эти законы раньше
были выработаны каким-нибудь специалистом в тиши кабинета, поэтому в
сущности, они представляют собой дело одного индивида, а не целого собрания.
И такие законы, конечно, всегда бывают самыми лучшими и портятся только
тогда, когда целый ряд неудачных поправок превращает их в коллективное дело.
Деятельность толпы всегда и везде бывает ниже деятельности изолированного
индивида. Только специалисты спасают собрания от принятия слишком
беспорядочных и нецелесообразных решений, и в таких случаях специалист
всегда является временным вожаком. Собрание на него не действует, но зато он
сам действует на него.
Несмотря на все трудности, сопряженные с их деятельностью,
парламентские собрания все-таки являют собой лучшее, что до сих пор могли
найти народы для самоуправления и, главное -- чтобы оградить себя, насколько
возможно, от ига личной тирании. Разумеется, парламент является идеалом
правительства, по крайней мере, для философов, мыслителей, писателей,
артистов и ученых, словом, тех, кто образует вершину цивилизации. В сущности
же парламентские собрания представляют серьезную опасность лишь в двух
направлениях: в отношении насильственной растраты финансов и в отношении
прогрессивного ограничения индивидуальной свободы.
Первая опасность является неизбежным последствием требований и
непредусмотрительности избирательной толпы. Пусть какой-нибудь член собрания
