 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
переносят всякого рода деспотизм, лишь бы этот деспотизм был безличным.
Может быть, они еще нашли бы совершенно излишними и очень тираническими те
бесчисленные постановления, те тысячи пут, которые окружают ныне малейший
акт жизни, и обратили бы внимание на то, что если государство все поглотит,
все обставит ограничениями, лишит граждан всякой инициативы, то мы
добровольно очутимся, без всякой новой революции, в полном социализме. Но
тогда божественный свет, освещающий верхи "сфер", или, за недостатком его,
математические познания, учащие нас, что следствия растут в геометрической
прогрессии, пока продолжают действовать те же причины, дали бы им
возможность понять, что социализм есть не что иное, как крайнее выражение
монархической идеи, для которой революция была ускорительной фазой.
Итак, в учреждениях какого-нибудь народа мы одновременно находим те
случайные обстоятельства, перечисленные нами в начале этого труда, и
постоянные законы, которые мы пытались определить. Случайные обстоятельства
создают только названия, внешность. Основные же законы вытекают из народного
характера и создают судьбу наций.
Выше изложенному примеру мы можем противопоставить пример другой расы
-- английской, психологический склад которой совершенно отличен от
французского.
Вследствие одного только этого факта ее учреждения коренным образом
отличаются от французских.
Имеют ли англичане во главе себя монарха, как в Англии, или президента,
как в Соединенных Штатах, их образ правления будет всегда иметь те же
основные черты: деятельность государства будет доведена до минимума,
деятельность же частных лиц -- до максимума, что составляет полную
противоположность латинскому идеалу. Порты, каналы, железные дороги, учебные
заведения будут всегда создаваться и поддерживаться личной инициативой, но
никогда нс инициативой государства. Ни революции, ни конституции, ни деспоты
не могут давать какому-нибудь народу тех качеств характера, какими он не
обладает, или отнять у него имеющиеся качества, из которых проистекают его
учреждения. Не раз повторялась та мысль, что каждый народ имеет ту форму
правления, какую он заслуживает. Трудно допустить, чтобы он мог иметь
другую.
Предшествующие краткие рассуждения показывают, что учреждения народа
составляют выражение его души, и что если ему бывает легко изменить их
внешность, то он не может изменить их основания. Мы теперь покажем на еще
более ясных примерах, до какой степени душа какого-нибудь народа управляет
его судьбой и какую ничтожную роль играют учреждения в этой судьбе.
Эти примеры я беру в стране, где живут бок о бок, почти в одинаковых
условиях среды, две европейские расы, одинаково цивилизованные и развитые,
но отличающиеся только своим характером: я хочу говорить об Америке. Она
состоит из двух отдельных материков, соединенных перешейком. Величина
каждого из этих материков почти равна, почвы их очень сходны между собой.
Один из них был завоеван и населен английской расой, другой -- испанской.
Эти две расы живут под одинаковыми республиканскими конституциями, так как
все республики Южной Америки списывали свои конституции с конституций
Соединенных Штатов. И так, у нас нет ничего такого, чем мы могли бы
объяснить себе различные судьбы этих народов, кроме расовых различий.
Посмотрим, что произвели эти различия.
Резюмируем сначала в нескольких словах черты англосаксонской расы,
населившей Соединенные Штаты. Нет, может быть, никого на свете с более
однородным и более определенным душевным складом, чем представители этой
расы.
Преобладающими чертами этого душевного склада, с точки зрения
характера, являются: запас воли, каким (может быть, исключая римлян)
