 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
толпы.
Нетерпимость и фанатизм составляют необходимую принадлежность каждого
религиозного чувства и неизбежны у тех, кто думает, что обладает секретом
земного или вечного блаженства. Эти черты встречаются в каждой группе людей,
восстающих во имя какого-нибудь убеждения. Якобинцы времен террора были так
же глубоко религиозны, как и католики времен инквизиции, и их свирепая
пылкость вытекала из одного и того же источника.
Все убеждения толпы имеют такие черты слепого подчинения, свирепой
нетерпимости, потребности в самой неистовой пропаганде, которые присущи
религиозному чувству; вот почему мы и вправе сказать, что верования толпы
всегда имеют религиозную форму. Герой, которому поклоняется толпа, поистине
для нее Бог. Наполеон был им в течение пятнадцати лет, и никогда еще ни одно
божество нс имело таких преданных поклонников и ни одно из них не посылало с
такой легкостью людей на смерть. Языческие и христианские боги никогда не
пользовались такой абсолютной властью над покоренными ими душами. Основатели
религиозных или политических верований только потому могли достигнуть цели,
что умели внушить толпе чувство фанатизма, заставляющее человека находить
счастье в обожании и подчинении и с готовностью жертвовать своей жизнью для
своего идола. Так было во все времена. В своей прекрасной книге о римской
Галлии Фюстель де Куланж указывает, что римская империя держалась не силой,
а чувством религиозного восхищения, которое она внушала. "Это был бы
беспримерный случай в истории, -- говорит он не без основания, -- когда
режим, ненавидимый народом, держался целых пять веков... Нельзя было бы
объяснить себе, как тридцать легионов империи могли принуждать к послушанию
стомиллионный народ. Если же эти миллионы людей повиновались, то потому
лишь, что император, олицетворявший в их глазах римское величие, пользовался
обожанием с общего согласия, подобно божеству. В самой маленькой деревушке
империи императору воздвигались алтари. В душе народа, от одного края
империи до другого, народилась новая религия, в которой божествами были
императоры. За несколько лет до христианской эры вся Галлия, составляющая
шестьдесят городов, воздвигла сообща храм Августу близ Лиона... Священники,
выбранные собранием галльских городов, были первыми лицами в стране...
Нельзя приписывать все это чувству страха и раболепству. Целые народы
раболепны быть не могут или, во всяком случае, не могут раболепствовать в
течение трех веков. Императора обожали не царедворцы, а Рим, и не только
Рим, а вся Галлия, Испания, Греция и Азия".
В настоящее время великим завоевателям душ не строят больше алтарей, но
зато им воздвигают статуи, и культ, оказываемый им теперь, не отличается
заметным образом от того, который им оказывали в прежние времена. Философия
истории становнгся нам понятной лишь тогда, когда мы вполне усвоим себе
основные пункты психологии толпы, указывающие, что для толпы надо быть богом
или ничем.
Не следует думать, что эти предрассудки прошлых веков окончательно
изгнаны рассудком. В своей вечной борьбе против разума чувство никогда не
бывало побежденным. Толпа не хочет более слышать слов "божество" и
"религия", во имя которых она так долго порабощалась, но никогда еще она не
обладала таким множеством фетишей, как в последние сто лет, и никогда не
воздвигала столько алтарей и памятников своим старым божествам. Изучавшие
народное движение последних лет, известное под именем буланжизма, должны
были убедиться, с какой легкостью возрождаются религиозные инстинкты толпы.
Не было ни одной деревенской гостиницы, в которой не имелось бы изображения
героя. Ему приписывалась сила уничтожить все бедствия и восстановить
справедливость; тысячи людей готовы были отдать за него свою жизнь. Какое бы
место он мог занять в истории, если бы его характер оказался на высоте этой
легенды!
