 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
самоанализом, осуществляет включенное наблюдение или изучает ту культуру, к которой сам
принадлежит. Однако значительно чаще он исследует поведение других людей и события,
участником которых не был. Его позиция - это, как правило, позиция стороннего наблюдателя.
Наблюдатель же не так видит действия субъекта и все с ним происходящее, как сам субъект. В
результате исследователь человеческого поведения склонен вкладывать в него не тот смысл,
который оно имеет для субъекта данного поведения.
В этой связи Г. Келли предостерегает профессиональных психологов, подчеркивая, что психолог,
если он стремится понять, а не просто описать поведение, должен преодолеть позицию внешнего
наблюдателя2, проникнуть в собственные смыслы субъекта (Kelley, 1972). Данная
исследовательская установка рас-пространима на все науки, изучающие человека и общество.
Например, антропологи (Леви-Строс, 1980; Мид, 1988) подчер-
' Бывает, правда, и наоборот. Один из респондентов в том же исследовании Б. Эйдюсон высказался
так: "Прежние профессора сводили друг с другом счеты напрямую, писали друг о друге грязные
статьи, называя друг друга по имени. Теперь же ученые чувствуют необходимость быть
объективными, и поэтому все субъективное ушло вглубь, а на поверхности отношения между
ними выглядят благообразно" (там же, р. 183).
2 Подчеркнем, что в процессе психологического исследования позицию наблюдателя занимает не
только исследователь, но и испытуемый. Он, в частности, наблюдает действия экспериментатора,
стремится понять его намерения, цели и общий замысел исследования, в котором участвует. Д.
Баумринд показывает, насколько большое значение в науках о человеке имеет этот вид
обыденного объяснения (Baumrind, 1985). Однако его вывод - испытуемые всегда должны
правильно представлять себе цели и задачи исследования - вызывает сомнения.
61
кивают, что исследователь всегда склонен подходить к изучаемым культурам с представлениями,
которые характерны для его собственной среды, и поэтому вкладывать в другие культуры
совершенно чуждые для них смыслы. М. Мид, например, пишет: "До моей поездки на Самоа я
хорошо осознавала, что категории описания культуры, употребленные другими исследователями,
были и не очень оригинальными, и не очень чистыми. Грамматики, созданные ими, несли на себе
печать идей индоевропейских грамматик, а описания туземных вождей - европейское
представление о ранге и статусе" (Мид, 1988, с. 12).
Для того чтобы понять чужую культуру, необходимо проникнуть в ее внутренние смыслы, не
приписывать жителю древнего Египта или австралийскому аборигену логику и потребности
современного западного человека. Тем не менее многим исследователям общества свойственно,
игнорируя разрыв во времени, рассматривать ушедшие эпохи по аналогии с современностью,
наделять людей прошлого ценностями и установками, свойственными современному человеку.
Это приводит к систематической ошибке в интерпретации прошлого, преодолеть которую можно
только проникая во внутренние смыслы прошедших эпох.
Весьма характерным для науки является также воспроизведение так называемой "основной
ошибки" обыденного восприятия, заключающейся в том, что поступки других людей чрезмерно
рационализируются, видятся как проявление осознанных намерений, идей и установок, в
результате чего явно недооценивается влияние эмоций, внешних факторов и случайности (Kelley,
1971). Типичный пример - объяснение революций (причем как марксистами, так и их
противниками) осознанными действиями масс, совершенными под влиянием определенных идей.
Люди при этом предстают как строго рациональные существа, а стихийное, случайное,
бессознательное и обусловленное эмоциями выносятся за скобки, т. е. осуществляется чрезмерная
рационализация и идеологизация человеческого поведения и результирующих его социальных
процессов.
Чтобы избежать подобных ошибок, ученый должен частично абстрагироваться от перцептивной
позиции наблюдателя, заменив ее той перспективой, которая свойственна субъекту', осу-
' Отсюда, в частности, проистекает в целом гипертрофированная, но отчасти обоснованная идея о
том, что, для того чтобы понять, скажем, австралийцев, надо быть австралийцем, чтобы понять
женщин, надо быть женщиной, чтобы понять католиков, надо быть католиком и т. д., имеющая
под собой вполне очевидный факт: если вы являетесь, предположим, индейцем, вы многое можете
узнать о психологии индейцев путем простой интроспекции (Maslow, 1966).
62
