 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Однако на очень многих страницах романа сам Овод смеется и хохочет над другими. В
конце романа говорится о том, что Овод заболел и вот как описывается его состояние во время
болезни:
"Он смеялся непрерывно во время приступа весь день, и смех его, звучащий резко и
монотонно, стал к вечеру почти визгливым".
Обычно смех героя "темного" текста связан не с радостью, я со злорадством:
"... Теперь мы его поймали, Уотсон, теперь мы его поймали! И клянусь вам, завтра к ночи
он будет биться в наших сетях, как бьются его бабочки под сачком. Булавка, пробка, ярлычок -и
коллекция но Бейкер-стрит пополнится еще одним экземпляром.
Холмс громко расхохотался и отошел от портрета (Беспутного Гуго Баскервиля - В. Б.). В
тех редких случаях, когда мне приходилось слышать его смех, я знал, что это всегда предвещает
какому-нибудь злодею большую беду".
(Конан Дойл "Собака Баскервилей").
С одной стороны, смех является следствием разрядки напряженности для персонажа:
"Опять сильная, едва выносимая радость овладела им (Раскольниковым после преступления -В.
Б.) на мгновенье.
Все кончено! Нет улик! - и он засмеялся. Да, он помнил потом, что засмеялся нервным,
мелким, неслышным долгим смехом, и все смеялся, все время, как проходил через площадь .
(Достоевский "Преступление...").
Появление и этого компонента не случайно в "темных" текстах. Оно связано с явлениями
физиологического уровня - с судорогами в лицевых мышцах во время эпилептических
припадков (Сараджишвили, Геладзе 1977, 142-143), со слуховыми галлюцинациями со смехом
(там же, 222), с возможностью возникновения припадка под влиянием смеха (Портнов, Федотов
1971, 188).
Говоря об этом, необходимо отметить, что сам по себе смех как выражение удовольствия
или радости возникает, когда человек видит какое-либо несоответствие и это несоответствие не
представляется ему опасным, т.е. он не связан ни с какой личностной акцентуацией (Белянин,
Лебедев 1991).
М.М.Бахтин в книге "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и
Ренессанса" (первое изд. 1940) посвятил первую главу проблеме смеха, назвав ее "Рабле в
истории смеха" (Бахтин 1990, 69-158). Эпиграфом к этой главе он поставил слова А.И.Герцена
"Написать историю смеха было бы чрезвычайно интересно". Придерживаясь
культурологического подхода, исследователь пишет: "Отношение к смеху в Ренессансе можно
предварительно и грубо охарактеризовать так: смех имеет глубокое миросозерцательное
значение, это одна из существеннейших форм правды о мире в его целом, об истории, о
человеке; это особая универсальная точка зрения на мир; видящая мир по-иному, но тем не
менее (если не более) существенно, чем серьезность; поэтому смех так же допустим is большой
литературе (притом ставящей универсальные проблемы), как и серьезность; какие-то очень
существенные стороны доступны только смеху" (там же, 78).
Бахтин справедливо подчеркивает "неразрывную и существенную связь" (там же, 102)
смеха со свободой. Он пишет, что средневековый смех был абсолютно «неофициален (там же) и
предполагает преодоление страха (там же, 104). (О страхе смерти в "темном" тексте см. ниже).
Возвращаясь к "темному" тексту, отметим, что смех в нем связан с высвобождением
физического, природного в человеке, смех тут является манифестацией простоты,
естественности героя, его погруженности в быт, приземленное™. Характерно, что и у Бахтина
мы можем найти указание на связь смеха и физического начала: "Смех на празднике дураков (в
средние века - В.Б.) вовсе не был, конечно, отвлеченной и чисто отрицательной насмешкой над
христианским ритуалом и над церковной иерархией. Отрицающий насмешливый момент был
глубоко погружен в ликующий смех материально-телесного возрождения и обновления.
Смеялась "вторая природа человека", смеялся материально-телесный низ, не находивший себе
