 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
А теперь суем двадцатерых не в тайгу и не в поход, а в тюремную камеру. Или – отряд
на зоне.
Российский следственный изолятор, где не повернешься и не продохнешь, брать не
будем: это уже пытка бытовыми условиями. Возьмем нормальную благоустроенную зону.
Для человека, впервые попавшего туда на экскурсию, условия жизни выглядят удивительно
гуманными: непонятно даже, в чем уж такое наказание. Жилое помещение напоминает
благоустроенную армейскую казарму: нормальные койки в два яруса, тюфяки, одеяла, раз в
десять дней сменяют свежее белье и водят в баню. Трехразовое питание – ну ничем не хуже
обычного солдатского в обычном линейном мотострелковом полку: воруют меньше
прапорщики и интенданты. Восемь часов сна – отдай. Восьмичасовой рабочий день в
производственной зоне – нормальная работа: рукавицы там или тапочки шить, или ящики
сколачивать, или по металлу чего точить. Не переломишься. И даже с жалких грошей, что
выплачивают зеку из заработанного, можно в ларьке купить сигарет, или чаю, или пряников.
И даже посылки с воли иногда приходят с едой или теплыми вещами. Ребята – ну ей же Богу
ничем не страшнее армии, только муштры и окриков куда меньше.
Адом делают свою жизнь сами зеки.
Жесточайшая иерархия. Наверху – пахан, главвор: в углу у окна подальше от двери, на
нижней койке, на лучшем месте. Рядом – воры и блатные. Они не работают, им западло:
уголовный закон не велит. Носят тюремную одежду и обувь поновее. Отбирают лучшие
куски из посылок и передач остальных. Пол не моют, сортир тем более. Помыкают
остальными.
«Мужики» работают за себя и за воров и лучшее отдают им.
«Чушки» делают грязную работу, над ними издеваются для развлечения и чтоб знали
свое место.
«Опущенных», «петухов» можно драть и за людей они вообще не считаются, их можно
заставить хоть на дереве жить.
Казалось бы: зеки – товарищи по несчастью, вертухаи – их враги. Так логично бы
помогать друг другу, облегчать друг другу жизнь – и сообща противостоять угнетателям.
Фиг!
Тюремные психологи возымели было мнение, что это происходит из-за гадских
уголовных традиций: испорченные рецидивисты портят жизнь остальным. Ставили опыты:
осужденные по первой ходке, с нетяжелыми бытовыми статьями, не пихаются вперемежку
на общий режим – а отделяются и селятся вместе, без блатных. Нормальные, то есть, люди в
приемлемых условиях.
И через короткое время эти мирные люди образуют точно ту же структуру: по своим
правам и обязанностям выделяется «вор», «блатные», «мужики», «чушки», «опущенные». И
жизнь делается в такой камере или отряде еще ужаснее: рецидивисты как-то соблюдают
традиции «закона», а здесь сплошной беспредел, отношение к тем, кто ниже тебя по этой
социальной лестнице, еще более жестокое и неограниченное в издевательствах. Опыты
прекратили -озадачились…
Итак, мы имеем самоорганизацию системы. Помогает ли такая система что-то делать,
работать, производить? Нет. Помогает ли выживать своим членам? Нет, наоборот. Так на кой
черт она нужна и почему образуется?
Пытались мешать организации такой системы, объясняя зекам нерациональность их
поведения, не говоря уж о негуманности. Меры принимали, запрещали, наказывали. Не
получалось. В карцер шли «воры» и «блатные», но на своем стояли. А самое-то ужасное –
убирали блатных, так из «мужиков» выделялись другие на их место.
Но. Но. Что дает своим монадам такая система? А сильные ощущения дает – и
положительные, и отрицательные. Пахан наслаждается своей властью и чувствует свою
значительность – но постоянно готов за свою власть траться, рисковать, лезть на нож или
наматывать себе новый срок. Блатной прогибается перед паханом, презирает мужика и
сладко глумится над опущенным. Опущенный страдает – но счастлив, если не избили, не
