 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
той, которую вы сейчас читаете.
Чувствую ли я радость в душе от того, что принял такое решение? Радость в душе?
Каждый раз, когда я думаю об этом сейчас, мне хочется танцевать на улице от радости!
Честно могу сказать, что с тех самых пор я ни одного дня и ни одного часа не жалел о том,
что не стал вторым Томасом Гарди.
Однажды ночью век назад, когда сова зловеще ухала в лесу на берегу Уолденского пруда,
Генри Торо обмакнул гусиное перо в самодельные чернила и записал в своем дневнике:
«Стоимость вещи-это такое количество того, что я называю жизнью, которое требуется,
чтобы обменять на него вещь сразу или в течение длительного времени».
Другими словами, мы - дураки, когда платим за какую-либо вещь больше, чем она
обходится для нашей жизни.
Но именно так поступили Гилберт и Салливан. Они умели сочинять веселые стихи и
веселую музыку. Но у них совершенно отсутствовала способность вносить веселье в
собственную жизнь. Они создали прелестные оперетты, восхищавшие весь мир: «Терпение»,
«Детский передник», «Микадо». Но они не могли управлять своими характерами. Они
омрачали свою жизнь из-за пустяков, например, из-за стоимости ковра! Салливан заказал
ковер для театра, который они купили. Когда Гилберт увидел счет, он был вне себя от гнева.
Они подали друг на друга в суд и никогда в жизни больше не сказали друг другу ни одного
слова. Когда Салливан сочинял музыку для их нового совместного произведения, он посылал
ее Гилберту по почте, а Гилберт, написав слова, возвращал бандероль по почте Салливану.
Однажды их обоих вызвали в театре на бис. Они встали на противоположных сторонах сцены
и раскланивались с публикой, глядя в разных направлениях так, чтобы не видеть друг друга.
У них не хватало здравого смысла поставить «ограничители» на свои обиды, как сделал
Линкольн.
Однажды, во время Гражданской войны, когда друзья Линкольна клеймили позором его
злейших врагов, он сказал: «У вас гораздо больше личной неприязни к моим врагам, чем у
меня. Возможно, у меня ее слишком мало, но я никогда не считал, что она себя оправдывает.
У человека нет времени на то, чтобы полжизни потратить на ссоры. Если кто-либо из моих
врагов перестанет выступать против меня, я никогда не стану попрекать его прошлым».
Очень жаль, что моя старая тетя Эдит не обладала всепрощением Линкольна. Она и дядя
Фрэнк жили на заложенной ферме, земля заросла сорняками, была неплодородной, на
участке было много канав. Тете и дяде приходилось нелегко, они были вынуждены
экономить каждый цент. Но тетя Эдит любила покупать занавески и другие вещи, чтобы
немного украсить их убогий дом. Она покупала эти небольшие предметы роскоши в магазине
тканей, принадлежавшем Дэну Эверсолу в Мэри-вилле, штат Миссури. Дядю Фрэнка
беспокоили их долги. У него как у фермера был страх перед растущими счетами и поэтому
он по секрету попросил Дэна Эверсола не продавать больше его жене в кредит. Узнав об
этом, она была вне себя. И она продолжала выходить из себя по этому поводу в течение
почти пятидесяти лет после того, как это случилось. Я слышал, как она рассказывала эту
историю не один, а много раз. Когда я видел ее в последний раз, ей было уже около
восьмидесяти лет. Я сказал ей: «Тетя Эдит, дядя Фрэнк поступил нехорошо, унизив вас, но не
кажется ли вам, что жаловаться на это в течение почти полувека после того, как это
произошло, гораздо хуже, чем его поступок». (Но мои слова на нее не подействовали. С
таким же успехом я мог обращаться к луне).
Тетя Эдит дорого заплатила за свое раздражение и злопамятность. Она потеряла душевное
спокойствие.
Когда Бенджамину Франклину было семь лет, он сделал ошибку, о которой помнил
семьдесят лет. Когда он был семилетним парнишкой, ему страстно захотелось иметь свисток.
Он вошел в магазин игрушек в таком возбуждении, что выложил все свои медяки на
