 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
ком расстоянии, что их разрушительный эффект оста-
вался вне поля зрения. По всей вероятности, мы подвер-
гались определенной опасности — как во время стрельбы
шрапнелью или чем-либо в том же роде.
Затем я, кажется, вернулся домой и обнаружил себя бе-
седующим с молодой девушкой, сидевшей в плетеном
кресле. У нее на коленях лежала открытая записная
книжка; она была поглощена работой. Мы все
собирались идти в одном направлении — кажется, в юго-
западном, — возможно, в поисках более безопасных мест;
и я спросил у девушки, не лучше ли ей присоединиться к
нам. Опасность казалась неотвратимой, и мы не могли
уйти, бросив ее. Но она твердо ответила «нет»: она
останется здесь, чтобы продолжить свою работу; на
самом деле степень опасности везде одинакова, и ни
одно место не может считаться более надежным, чем
другие. Я сразу понял, что практический разум и здравый
смысл — на стороне этой молодой девушки.
В конце сна я встретил другую девушку — а может
быть, снова ту же самую, — столь же рассудительную,
уверенную в себе, сидящую в своем кресле и погруженную
в
работу. Вторая девушка, однако, казалась более рослой,
и я смог лучше разглядеть ее лицо. Она обратилась не-
посредственно ко мне и сказала отчетливым голосом,
называя меня по имени и фамилии: «Вы, ..., будете жить
до одиннадцати-восьми». Она произнесла эти восемь слов
(включая имя и фамилию) с необыкновенной четкостью
и настолько властным тоном, что мне показалось, буд-
то меня накажут, если я не поверю, что мне действи-
тельно осталось жить «до одиннадцати-восьми».
КОММЕНТАРИЙ РАССКАЗЧИКА
К этому подробному описанию мой корреспондент при-
ложил некоторые замечания и комментарии, в которых со-
держатся указания, полезные для интерпретации сна. Как
и следовало ожидать, в качестве одного из ключевых мо-
ментов сна он отмечает момент неожиданного изменения
атмосферы в самом начале, когда пугающая бледность и
смертельная пустота, сопровождавшие закат солнца, сме-
нились величественностью вечерней зари, а страх транс-
формировался в благоговение. Он пишет, что эта транс-
формация связана с его обеспокоенностью, касающейся
политического будущего Европы: на основании определен-
ных астрологических расчетов он опасается, что между
1960 и 1966 годами разразится мировая война. Обеспоко-
енность моего корреспондента настолько велика, что он
даже решился написать одному очень крупному политиче-
скому деятелю письмо с изложением своих страхов. После
этого он обнаружил, что его дотоле крайне тревожное на-
строение довольно неожиданно трансформировалось в не-
возмутимость и даже в безразличие — как будто данная
проблема отныне его не касается (надо отметить, что по-
добная трансформация не принадлежит к числу исключи-
тельных) .
Тем не менее ему не удалось объяснить, каким образом
и почему исходная атмосфера страха сменилась таким тор-
жественным, как бы религиозным настроением. Он пола-
гает — и даже уверен, — что речь идет не о проблеме лич-
ностного характера, а об идее коллективного порядка, и
задается вопросом: быть может, наша вера в культуру и
цивилизацию в конечном счете заключает в себе слабость,
бледность и опустошенность, тогда как закат, «нашествие
ночи» должны восстановить силы и жизнь. Торжественная,
величественная атмосфера, однако, плохо вяжется с подо-
бной точкой зрения. Она относится к «вещам, которые
имеют внеземное происхождение» и «не поддаются конт-
ролю с нашей стороны». Пользуясь языком деистов, можно
было бы сказать, что «пути Господни неисповедимы», и что
с точки зрения вечности «ночь столь же значима, сколь и
день». Таким образом, у нас остается «только одна возмож-
ность — подчиниться ритму вечности» с его сменой дня и
ночи; если мы будем продвигаться вперед вместе с эволю-
цией нашей социальной системы, «неумолимое величие
ночи» станет для нас «источником силы». Это характерное
«пораженчество», как кажется, подчеркнуто в сновидении
и представлено в виде великой космической «интермедии»
— столкновения светил, перед которым человек оказыва-
ется беспомощным.
Кроме того, рассказчик утверждает, что в его сне нет и
