 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
событиях), Платон должен был считать само собой понятным использование мнемонических
приемов — этих подпорок для памяти, имевших в те времена широкое распространение.
В последние годы психологи делают особый упор на такие модели устройства памяти, в которых
для облегчения последующего поиска информации запоминаемые элементы организуются в
упорядоченную систему. Было показано, что доступность записанной в мозгу информации зависит от
того, как наша собственная мысль была организована в момент ее записи. Сейчас признано, что
удачное структурное оформление идей значительно облегчает работу памяти. Заметим, что
способность к организации запоминаемого материала, так же как и к концентрации внимания, не
является врожденной. Та и другая приобретаются в результате обучения, и потому ни в каком
возрасте не поздно начать упражняться и совершенствовать свои умения. Геронтологические
исследования показали, что французская поговорка «Старую собаку не научишь новым трюкам» не
верна: люди могут учиться в любом возрасте. Это видно на примере многих испытуемых старше 55
лет, которых удалось обучить новым стратегиям мышления, хотя само обучение и отнимало у них
несколько больше времени, чем у более молодых.
Очень важно понять, как работает наша память — тем самым мы сорвем с нее мистический
покров. Когда нам известно, почему мы что-то помним, а что-то забываем, сразу открываются многие
возможности. Метафора Платона насчет восковой дощечки по-прежнему интересна своей
образностью, но в наши дни некоторые психологи предпочитают сравнивать интеллект с
компьютером, тем самым подчеркивая принципы устройства памяти. Обе аналогии друг друга
дополняют. Можно также думать, что все впечатления, образы, чувства и мысли записываются в
мозгу по принципу копирования документов: наш ум подобен фотопластинке и во многих
отношениях напоминает платоновскую восковую дощечку. Я могу представить себе, что тысячи
образов, воспринимаемых нашим мозгом, классифицируются им с эффективностью компьютера.
Учитывая объем информации, которую накапливает мозг, трудно не восхищаться этим чудесным
запоминающим устройством. У большинства из нас на протяжении всей жизни воспоминания
правильно «раскладываются по полочкам», и их картотеки организованы в обширную сеть с
внутренними взаимосвязями. Мозг классифицирует воспоминания весьма практично, с учетом
частоты, с которой они используются в жизни, и они соответственно поднимаются ближе к уровню
сознания или отступают в область бессознательного.
Для наглядности проиллюстрируем это на условной модели с рядом зон, окрашенных в разные
цвета. Представьте себе систему из трех пластов. Верхний пласт находится совсем близко к уровню
сознания. Он содержит сведения, полезные в повседневной жизни, к которым приходится часто
обращаться. Мне лично этот пласт видится голубым и ясным как день. Именно в нем, например,
находится наш активный разговорный словарь, постоянно упоминаемые имена, часто набираемые
номера телефонов и т.п. Это очень оживленная область, из которой непрерывно выдаются нужные
справки. Далее следуют другие уровни, где хранится в упорядоченном виде информация, в которой
мы не нуждаемся столь часто.
Средний пласт содержит «пассивный» материал, к которому мы обращаемся реже. Чтобы извлечь
отсюда информацию, приходится прибегать к вспомогательным ассоциациям (в том числе к
мнемоническим приемам). Этот второй пласт мне представляется зоной ржавого цвета, более тихой,
где наши воспоминания, как бы покрытые ржавчиной, отлеживаются в покое. С возрастом, по мере
снижения жизненной активности, этот второй пласт увеличивается за счет уменьшения первого.
Именно в этом втором слое хранятся некогда выученные иностранные языки, которые мы редко
используем. Я помню, сколько неловкости ощущала в первые дни моей стажировки во Франции, на
моей родине. Иные слова мне приходили на ум по-английски, и при разговоре не хватало времени,
чтобы их перевести. Множество раз я запиналась на словах вроде «to focus» (сосредоточиваться, по-
французски —
se
concentrer, fixer), французское звучание которых непохоже на английское, и
поэтому труднопереводимых при быстрой речи, хотя я специально готовилась к употреблению этих
«каверзных» слов. Французский язык, которым я уже не пользовалась систематически в США,
отошел на второй план и был замещен английским, особенно в очень специфической области моей
работы. Но поскольку я понимала, в чем причины возникавших при переводе трудностей, я не стала
понапрасну бранить себя. Вместо того чтобы мучиться угрызениями совести, я терпеливо ждала,
пока все нужные знания перейдут из ржавой области в голубую, что в конце концов и произошло под
влиянием нового окружения и в результате повторной проработки и частого использования
различных французских терминов.
