 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Это не следует понимать так, что ценности и есть, собственно говоря, мотивы или
некоторый род мотивов и ничего больше. Полностью отождествить ценности и
мотивы значило бы заведомо отказаться от возможного обогащения схемы теории
деятельности еще одной категорией. Характеристика эволюции ценностей на
языке мотивов – просто средство показать, как могут измениться их (ценностей)
отношения с поведением. Иначе говоря, то содержание сознания (и жизни),
которое составляет ценность, может выполнять функции мотива, т.е.
смыслообразовывать, направлять и побуждать воображаемое [48] или реальное
поведение, но отсюда, разумеется, не следует, что в рамках психологии ценность
следует свести к мотиву. В отличие от мотива, который всегда, будучи моим,
твоим или его мотивом, обособляет индивидуальный жизненный мир, ценность
есть то, что, напротив, приобщает индивида к некоторой надындивидуальной
общности и целостности. [49]
Хотя ценность как некое содержание сознания не обладает изначально энергией,
по мере внутреннего развития личности она может заимствовать ее у реально
действующих мотивов, так что в конце концов она из содержания сознания
становится содержанием жизни и сама получает силу реального мотива. Ценность
– это не любое знаемое содержание, способное стать мотивом, а только такое,
которое, став реальным мотивом, ведет к росту и совершенствованию личности.
При этом превращении ценности из мотива-заданности в реальную, наличную
мотивационную силу происходит трудно объяснимая энергетическая
метаморфоза. Став реальным мотивом, ценность вдруг оказывается обладателем
такого мощного энергетического потенциала, [50] который нельзя отнести за счет
всех тех заимствований, которые могли иметь место в ходе ее эволюции. Одно из
предположительных объяснений этого факта состоит в том, что при подлинном
жизненном обретении ценности происходит подключение к энергиям той
надындивидуальной сущности, с которой эта ценность связывает индивида.
Но каковы бы ни были действительные причины такого энергетического
обогащения, нам важно здесь то, что при достижении этого психологического
состояния становятся полностью отвечающей реальности та исходная
рационалистическая модель отношений между ценностью и выбором, которая
приводилась выше. Выбор теряет свою трагическую напряженность, потому что
вся жизненная энергия и весь жизненный смысл фиксируются в ценности, и в ее
свете становится хорошо видна подлинная направленность того или другого
намерения, легко определима его "цена", и властью ценности относительно легко
может быть отказано неподходящему намерению. Для человека, проникнутого
высшей духовной ценностью, выбор перестает быть животрепещущей проблемой,
[
51] поскольку он уже, так сказать, раз и навсегда выбрал свой жизненный путь,
нашел себя, свою главную устремленность, обнаружил источник осмысленности
бытия и некую жизненную истину и тем самым как бы предрешил (не в деталях, а
в принципе, не со стороны внешней, а с внутренней ценностно-смысловой
стороны) все возможные последующие выборы. Ценность внутренне освещает
всю жизнь человека, наполняя ее простотой [52] и подлинной свободой-свободой
от колебаний и страха, [53] свободой творческих возможностей.
Если первый источник несовпадений реальных случаев выбора с исходной
рационалистической моделью отношений между ценностью и выбором состоял,
как мы видели, в том, что ценность не всегда обладает достаточным
мотивационным статусом, то второй источник этих несовпадений заключается в
