 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
своих близких; как будто бы возникала брешь, и сквозь нее враждебные силы могли
ворваться в жизнь племени и разрушить ее. Единственная возможность не допустить их
внутрь сообщества — перекрыть с помощью табу все уязвимые «места» на границе племени
и остального мира.
В психике индивидов табу «всплывали» как твердые опоры, как стереотипы. Они
мотивировали индивидуальные поступки, но действовали как «несгибаемая» социальная
форма.
Запреты в качестве форм социального взаимодействия служили своего рода средством
отбора санкционированных обществом действий, связей, обеспечивающих сохранение
социальности, накопление и трансляцию человеческого опыта.
По мере того, как усиливалось «расслоение» деятельности человеческих сообществ,
происходило и «расщепление» табу: из их состава выделились новые формы, которые вместе
со старыми образовывали более сложную систему регулирования человеческих
взаимодействий.
В этом пункте нетрудно провести аналогию между развитием человеческого рода и
становлением отдельной человеческой личности.
Ребенок обязательно проходит стадию освоения мира, на которой он пытается приспособить
к своим влечениям все встречающиеся ему объекты. Он не разделяет их еще на полезные и
вредные, свои и чужие, так же как еще не выделяет себя, своего «Я». Важным средством
разделения объектов на полезные и вредные, соответственно
— действий ребенка на
поощряемые и наказуемые, является родительское «нельзя!» со всем многообразием его
словесных эквивалентов. «Нельзя» на первых порах выступает и классификатором вещей, и
средством общения с ребенком. В дальнейшем, когда он станет более самостоятельным,
потребуется иная форма предписаний, работающая уже в другом режиме общения.
Если мы «развернем» эту аналогию «в сторону» истории человеческого рода, то с ее
помощью сможем заметить: расслоение первобытной коллективности вело к выработке
более гибких и сложных, нежели табу, форм взаимосвязи людей.
Важную роль начинают играть заповеди, предписания, содержащие требования, правила,
законы, «заповеданные» для передачи от поколения к поколению. Заповеди сохраняют в
своем составе табу; заповеди Моисеевы — это прежде всего запреты: не убивай, не кради, не
лжесвидетельствуй. Вместе с тем табу, входящие в заповеди, предполагают уже
определенную дифференциацию человеческого сообщества, индивидуализацию помыслов и
действий отдельного человека: «не внимай пустому слуху, не давай руки твоей нечестивцу»,
«не следуй за большинством на зло и не решай тяжбы, отступая по большинству от
правды...» (Исх., 23, 1 — 2).
По заповедям можно понять, как меняется отношение людей к чужакам, пришельцам:
незнакомец перестает быть агентом опасных и злобных сил: «Пришельца не притесняй и не
угнетай его...» (Исх., 22, 21).
Наряду с табу заповеди содержат прямые предписания и конкретные рекомендации
экономического, правового, политического, собственно религиозного характера. Заметно,
как из элементарной культурной формы, содержащей весь обычай (устав, закон), выделяются
разные регуляторы человеческих отношений. Через конкретизацию, детализацию,
разработку элементарной формы как бы идет поиск человеческих взаимоотношений, не
замыкающихся географическими, социальными или национальными границами.
Символом и примером этого поиска могут служить христианские заповеди. В части
запретительной они как будто повторяют заповеди Моисеевы. Однако в части
предписывающей они обнаруживают свою новизну.
