 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
определенные социально-политические структуры, определенные позиции, субъекты и
интересы.
Отчужденное общественное сознание обнаруживает свою функцию быть идеологическим
выражением отчужденной общественной собственности, т.е. как раз и скрывает тот факт, что
собственность не является общей, а находится во владении субъектов, сконцентрированных
вокруг властных структур.
Идея общественного сознания как сознания общего действовала в качестве идеологического
манипулятора, поощряющего индивидов, мысливших в рамках общего понимания, и
угрожавшая переходившим эти рамки внешней опасностью либо отрывом от общей основы.
В качестве философской «подпорки» этот манипулятор использовал гносеологическую
трактовку сознания, причем — что немаловажно — классическую схему субъект-объектного
отношения. Тем самым сознание реального человеческого субъекта редуцировалось к
познанию, а познание — к отражению, причем «отражать» предлагалось структуру общества
так, как она изображалась в идеологизированном общественном сознании. А если речь
заходила о бытии, то его следовало понимать как некую данность, как прочное, независимое
от индивидов квазиприродное образование.
К сказанному остается добавить, что в этой расшифровке общественного сознания
использованы приемы Марксова анализа превращенных форм, положения Марксовой
онтологии сознания. Дело приобретает иронический оборот: догматическая теория,
называвшая себя марксистской, оказывается уязвимой в наибольшей степени именно там,
где она соприкасается с Марксовой критикой идеологии.
Догматический характер этой теории проявляется и в попытке определить некую общую
структуру общественного сознания, общую не только для пребывающих в нем индивидов, но
и для различных обществ, культур и исторических интервалов. Предполагалось, что имеется
некая «сквозная» для различных культур и исторических этапов проблематика
общественного и индивидуального сознания, форм общественного сознания и его уровней.
Поскольку доминировал гносеологический подход, оказывалось возможным говорить и
спорить о том, какое сознание лучше отражало соответствующее бытие; типичным
оказывалось сопоставление различных форм — мифологии, религии, искусства, философии,
науки — по тому, как они справляются (не справляются) с отражением действительности,
как они выглядят в свете объективной истины. Речь — не о том, что всякое сознание
содержит в себе познавательный момент, а именно об отражательной «способности» разных
форм общественного сознания.
Вопрос о социальной функции этих форм, т.е. о том, зачем общество создает именно разные
формы, почему бы ему, скажем, не ограничиться в отражении бытия одной наукой? — этот
вопрос оставался в тени.
Так же примерно обстояло дело и с исторической характеристикой форм. т.е. допускалось
наличие исторических особенностей, например, в развитии искусства на разных этапах
социального процесса. И здесь тоже дело упрощалось, поскольку историчность форм
зачастую определялась их вписанностью в разные социально-классовые структуры.
Проблема уровней сознания — обыденного и научного, психологического и
идеологического — тоже была в значительной степени гносеологизирована, а их
историческая дифференциация и взаимосвязь также не получили достаточно конкретного
освещения.
На этой проблеме имеет смысл остановиться более подробно, она позволяет увидеть
некоторые сдвиги в соотношении уровней и прояснить ситуацию, в которой оказалось
сознание нашего общества.
§ 3. Рациональная и идеологическая размерности сознания
