 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Сказанное относится прежде всего к самой социальной философии. В ней соприсутствуют
подходы, по-разному относящиеся и к формам самой философии, и к формам иного, «вне
философского» опыта, и к связям между ними. Для одних эти связи определяются неким
устойчивым, каноническим укладом социальной философии и соответствующей
привилегией предельно обобщать материал общественной жизни, для других такой канон
представляется пережитком, обреченным на растворение в схемах и образах повседневности,
для третьих проблема заключается в усмотрении связи между самостоятельностью
социальной философии и ее взаимодействием с внефилософскими формами человеческого
опыта. В последнем случае, собственно, и может быть содержательно поставлен вопрос о
социально-философской работе, то есть о том, где и как реализуются философские действия,
с какими типами человеческих актов и контактов они кооперируются, какой эффект они
могут производить, что показывать, на что влиять.
Движение социальной философии в сторону дисциплин научного обществознания постоянно
наталкивается на множество препятствий, которые, однако, не только тормозят это
движение, не только обнаруживают несогласуемость философских и научных форм, но и
достаточно ярко характеризуют различия в режимах их бытования. Если мы захотим более
полно «ввести» в социальную философию материал научного обществознания, мы
почувствуем, что дисциплинарные формы, в которые он упакован, всячески сопротивляются
их включению в картины социального процесса. Это происходит в основном потому, что они
показывают не людей, не процессы общения деятельности или самореализации, где люди
выступают субъектами социальности, а стороны, грани, подсистемы, в которых
опредмечиваются эти процессы. Каждая из дисциплин сосредоточена на своем аспекте
социальности: он отделен от других аспектов, вне-положен им и только косвенным образом
— через функции дисциплин, скажем, социологии и истории или экономики и психологии —
связан с другими аспектами, с другими предметами. Адальше — просматривается особая
система разделения деятельности, которая гораздо сильнее, чем вопросы о тенденциях
общественной жизни и стремлениях людей, воздействует на методологические установки и
научные пристрастия представителей различных социальных и гуманитарных дисциплин.
Этот вариант «введения» материала научного обществознания в социальную философию
выявляет как будто бы непреодолимые барьеры, но он же ставит ряд вопросов, позволяющих
обрисовать перспективу дальнейшего движения. Это вопрос о социальной укорененности
традиционной системы социально-гуманитарных наук, вопрос о принадлежности системе
самой социальной философии, а стало быть — о принципиальной неполноте последней, и,
наконец, вопрос о социально-философском выражении проблематики бытия людей,
освобожденном от «структурного насилия», производимого разделением научного труда.
Этот вопрос означает переключение философской ориентации на формы повседневности,
фиксирующие проблематику индивидной и совместной жизни людей на «языках» обычных
схем общения и действия.
Введение в социальную философию форм повседневности также сталкивается со
значительными и специфическими трудностями. Обнаруживаются разные «здравые
смыслы», несоизмеримые контексты социальных взаимодействий, «разрывы» в структурах
повседневности групп и субкультур, формально принадлежащих одному обществу.
Возникает проблема — практическая и теоретическая — связи этих разных социальностей, а
значит, выхода за пределы отдельной позиции для поиска форм, кооперирующих разные
точки зрения и схемы жизненного поведения. В решении такой задачи пригодился бы опыт
научного обществознания. Но его формы для этого не готовы. Их еще надо перевести в
другой модус, транспонировать в иную тональность. От функций, определенных научным
понятием разделения труда, важно перейти к смыслам, делающим взаимодействия между
людьми возможными и необходимыми.
Складывается ситуация, когда социальная философия оказывается не «над»
повседневностью и не «внутри» научного познания, а между тем и другим. Возникают
