 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Человек взаимодействует с различными вещами, его окружающими,' но взаимодействует
так, что выявляет все новые способы освоения вещей. Как гимнаст на разных снарядах
проявляет свои различные усилия и навыки, так и «исторический» человек в ходе
преодоления разных препятствий, а стало быть, и создания разных деятельных способностей,
создает новые формы реализации своих сил. Причем, если присмотреться к работе гимнастов
с различными снарядами, можно увидеть в этих последних (перекладинах, брусьях, «конях»,
лентах, мячах) обобщенные типы предметности, специально выявленные и подготовленные
формы. Квалифицированное человеческое взаимодействие с предметами как бы высвечивает
эту форму энергичным и тренированным человеческим усилием.
Человек использует подсказанные природой формы предметов, но он выявляет, отбирает,
комбинирует эти формы по-своему, в соответствии с «хитростью» собственного разума
(правда, не всегда на пользу себе и своим ближним).
Мы уже говорили о том, что понимание людей как вещей особого рода, описание
человеческих взаимодействий по «логике вещей» может дать для социального анализа лишь
ограниченные результаты.
Более продуктивным представляется подход, рассматривающий вещи в качестве внешних
выражений каких-то человеческих свойств, предполагающий, соответственно, своего рода
«реконструкцию» человеческих качеств по качествам вещей и по комбинациям последних.
Но ведь предметность, окружающая, скажем, современного человека, по большей части
создана самими людьми. И важно понять, собственно, не то, каких усилий вещи требуют от
нас, а то, какие качества и комбинации человеческих усилий эти вещи «впитали» или
преобразили. Разница здесь почти такая же, как при сопоставлении прочтения книги и ее
написания. В целом ясно: при всей общности представлений, которые должны быть у автора
и читателя, от них все-таки требуются совершенно различные по характеру усилия.
Изучение социальных форм прежде всего рассматривается как изучение форм объединения
людей. И это вроде бы верно. Но только в том случае, если (или пока) в «тени» остается
вопрос о человеческом бытии как процессе, т.е. длительности, воспроизводстве, обновлении,
координации и модификации разных «потоков» человеческой деятельности.
Как только мы «освещаем» этот процессуальный план человеческого бытия, мы неизбежно
оказываемся перед проблемой понимания природных материй, их комбинаций, вовлеченных
и «вписанных» в человеческую деятельность как косвенных или прямых выражений
меняющихся социальных форм.
Суть философской гипотезы, здесь намечаемой, состоит в следующем. Композиции вещей,
сложные и простые, исторически меняющиеся и нарастающие в объеме, образующем среду
человека, не являются результатом «хитрости» человеческого разума как такового. Своей
основой и стимулом развития они имеют формы организации деятельности людей,
обеспечивающей жизнь человеческих сообществ. Подчеркнем сразу: речь идет не просто о
формах внешней связи людей, о формах их совместности, но именно об организации их
деятельности как процесса. Последний, как мы уже говорили, протекает, бытует, «живет» в
каждой точке, в каждом элементе, в каждой ступени своей реализации.
Речь, стало быть, — о такой организации человеческих действий или сил, которая
осуществляется в самих людях, т.е. в актах их самореализации. Социальная форма здесь
трактуется, принимается не как внешняя по отношению к людям, а как форма их
сотрудничества и вместе с тем форма организации их воли, знания, умения, усилий и т.д.
Когда мы подчеркиваем рост социальных форм именно как комбинацию (усложнение
комбинации) человеческих способностей, мы, по сути, фиксируем внимание на историзме
социальных форм, обусловленном ростом индивидных человеческих сил. История, с этой
