 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
93
трав, течение облаков и рек, все голоса и движения видимого мира, как живое, глубоко
осмысленное и к нему дружественное. Будет усиливаться, постепенно охватывая все ночи и
дни, чувство, неизменно царящее над сменой других мыслей и чувств: как будто,
откидываясь навзничь, опускаешь голову все ниже и ниже в мерцающую тихим светом,
укачивающую глубь — извечную, любящую, родимую. Ощущение ясной отрады, мудрого
покоя будет поглощать малейший всплеск суеты; хорошо в такие дни лежать, не считая
времени, на речном берегу и бесцельно следить прохладную воду, сверкающую на солнце.
Или, лежа среди старого бора, слушать органный шум вершин да постукивание дятла. Надо
доверять тому, что стихиали Лиурны уже радуются тебе и заговорят с твоим телом, как
только оно опустится в текучую плоть их, что стихиали Фальторы или Арашамфа уже поют
тебе песнишелестящей листвой, жужжанием пчел и теплыми воздушными дуновениями.
Когда по заливным лугам, пахнущим свежескошенмым сеном, будешь возвращаться на
закате домой с далекой прогулки, поднимаясь в нагретый воздух пригорков и опускаясь в
прохладные низины, а тихий туман начнет заливать все, кроме верхушек стогов, — хорошо
снять рубашку, и пусть ласкают горячее тело этим туманом те, кто творит его над
засыпающими лугами...
...Лично у меня все началось в знойный летний день 1929 г. вблизи городка Триполье на
Украине. Счастливо усталый от многоверстной прогулки по открытым полям и кручам с вет-
ряными мельницами, откуда распахивался широчайший вид на ярко-голубые рукава Днепра
и на песчаные острова между ними, я поднялся на гребень очередного холма и внезапно был
буквально ослеплен: передо мной, не шевелясь под низвергающимся водопадом солнечного
света, простиралось необозримое море подсолнечников. В ту же секунду я ощутил, что над
этим великолепием как бы трепещет невидимое море какого-то ликующего, живого счастия.
Я ступил на самую кромку поля и, с колотящимся сердцем, прижал два шершавых под-
солнечника к обеим щекам. Я смотрел перед собой, на эти тысячи земных солнц, почти
задыхаясь от любви к ним, и к тем, чье ликование чувствовал над этим полем. Я чувствовал
странное: я чувствовал, что эти невидимые существа с радостью и с гордостью вводят меня,
как дорогого гостя, как бы на свой удивительный праздник, похожий и на мистерию, и на
пир. Я осторожно ступил шага два в гущу растений и, закрыв глаза, слушал их
прикосновения, их еле слышно прозванивающий шорох и пылающий повсюду
божественный зной. С этого началось…
...Однажды я предпринял одинокую экскурсию, в течение недели странствуя по Брянским
лесам. Стояла засуха. Волокнами синеватой мглы тянулась гарь лесных пожаров, а иногда
над массивами соснового бора поднимались беловатые, медленно менявшиеся дымные
клубы. В продолжение многих часов довелось мне брести по горячей песчаной дороге, не
встречая ни источников, ни ручья. Зной, душный как в оранжерее, вызывал томительную
жажду. Со мной была подробная карта этого района, и я знал, что вскоре мне должна
попасться маленькая речушка, такая маленькая, что даже на этой карте над нею не
обозначалось никакого имени. И в самом деле: характер леса начал меняться, сосны
уступили место кленам и ольхе. Вдруг раскаленная, обжигавшая ноги дорога заскользила
вниз, впереди зазеленела поемная луговина и, обогнув купу деревьев, я увидал в десятке
метров перед собой излучину долгожданной речки — дорога пересекала ее вброд. Что за
жемчужина мироздания, что за прелестное Божье дитя смеялось мне навстречу! Шириной в
несколько шагов, вся перекрытая низко нависавшими ветвями старых ракит и ольшаника,
она струилась точно по зеленым пещерам, играя мириадами солнечных бликов и еле слышно
журча.
Швырнув на траву тяжелый рюкзак и сбрасывая на ходу немудрящую одежду, я вошел в
воду по грудь. И когда горячее тело погрузилось в эту прохладную влагу, а зыбь теней и
солнечного света задрожала на моих плечах и лице, я почувствовал, что какое-то невидимое
существо, не знаю из чего сотканное, охватывает мою душу с такой безгрешной радостью, с
такой смеющейся веселостью, как будто она давно меня любила и давно ждала. Она вся
была как бы тончайшей душой . этой реки — вся струящаяся, вся трепещущая, вся
ласкающая, вся состоящая из прохлады и света, беззаботного смеха и нежности, из радости
и любви. И когда, после долгого пребывания моего тела в ее теле, а моей души — в ее душе,
