 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Милтон Г. Эриксон: «Стратегия психотерапии»
226
остаточные явления пареза, а ее алексия дает о себе знать, особенно при письме.)
11. Декламация детских стишков, маленькое воспоминание о детской жизни, смущавшие
ее случаи из прошлого, не только пробудили память о детстве, но и усилили все связанные
механизмы поведения и обучения.
12. Можно утверждать, что успехи пациентки связаны с повышенным вниманием к ней.
Однако, хотя многочисленные родственники, друзья и члены семьи с самого начала болезни
уделяли ей особое внимание, это не предотвратило развитие вегетативного состояния. Кроме
того, она получила высококвалифицированное медицинское обслуживание и уход. Но все это
было основано на заботе, сочувствии, страхе и беспокойстве, готовности прийти на помощь и
на отношении к ней как к беспомощному и безнадежному инвалиду, несмотря даже на то, что
ее парез уменьшился. Такое внимание всегда сопровождалось сочувственными и
подбадривающими уверениями и, следовательно, воспринималось ею как фальшивое,
притворное, выражающее только пожелания других лиц. Все это, хотя и ненамеренно,
подчеркивало ее инвалидность. Интеллектуальные способности пациентки позволяли ей
понимать фальшь таких заверений, а сочувственную озабоченность воспринимать как
подтверждение того, что ее ожидает полная инвалидность. Как уже автор говорил в самом
начале, у нее была степень доктора наук и она обладала высоким интеллектом.
План терапии, составленный автором для нее и описанный им в данной работе носил
совершенно противоположный характер. Автор не проявлял ни страха, ни озабоченности, ни
тревоги, ни сочувствия. Он только требовал сотрудничества и твердого обещания полного
подчинения. Вместо великодушия и сочувствующих уверений автор давал ей непонятные
задания и намеренно изобретал ситуации, которые вызывали чувство расстройства,
сопровождаемое сильными эмоциями мотивирующего характера, а не безнадежного отчаяния,
ее не заставляли говорить, а создавали ситуацию, которая легко приводила к непроизвольным
идеомоторным действиям и, что весьма вероятно, к подсознательной речи. У пациентки
намеренно вызывали протест и гнев, что заставило пациентку в целях самозащиты стараться
получить какое-то удовлетворение обычных, законных и разумных желаний и забыть об
отчаянии. Например, когда ей давали морковь вместо банана, это не только вызывало ярость, но
у нее повышалось желание заговорить и потребность преодолеть свою беспомощность, так
чтобы она могла отомстить хоть как-то, что позднее она и делала. Однако ее не просили начать
говорить, чего, как она знала, она не могла. Вместо этого создавалась ситуация, которая через
силу и напряженность ее эмоций вынуждала ее искать какие-то средства и меры
удовлетворения ее желаний и потребностей. Ее также не заставляли учиться делать шаг назад,
не падая. Вместо этого было хорошо использовано ее материнское побуждение защитить
вторую сиделку от недовольства автора, связанного с ее относительным неумением танцевать.
(Постгипнотическое внушение, сделанное автором сиделке, создавало у нее некоторую
неуклюжесть в танцах.) Следовательно, умение делать шаг назад легко и свободно составляло
только незначительную и неопознанную часть ее эмоциональной связи с этой юной девушкой.
Таким же образом, в одновременном письме правой и левой рукой, особенно
предложений, носящих оскорбительный характер для ее личных симпатий, пациентка не смогла
узнать одну из форм речевого корректирования ее алексии. Для нее это была механическая
задача, многократно повторяющаяся и монотонная, задача, которая инспирировала ее восстать,
наконец, против автора и сердито прочесть прямо противоположное тому, что только что,
намеренно неправильно, прочел он.
Так же обстояло дело и с другими проявлениями индивидуального внимания, которое она
получила. Все они были сознательно и ненамеренно управляемы и направлены на пробуждение
любых способностей и всякого рода реакций, которые у нее могли быть или появиться без
учета общественных условностей и правил «приличного» поведения, но только такое ответное,
реагирующее поведение могло бы привести к восстановлению прежних моделей нормального
поведения. Однако характер ее специфических реакций не всегда принимался и не мог быть
принят. Ее благополучие было главной целью лечения, а не сочувствие, понимание и даже
общепринятые правила приличия. Вероятно, наилучшим примером для иллюстрации будет
случай, когда Энн старательно, медленно и с явным огорчением скрещивала свои ноги, пытаясь
уменьшить свою глубокую спонтанную боль. Когда она закончила выполнение этой задачи,
