 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Александр Евсеевич Хинштейн: «Какого цвета страх»
146
ГЕНЕРАЛ СТАРОВОЙТОВ И МИЛЛИОНЫ ИЗ ФАПСИ
В ящике моего стола, среди разных бумаг и просроченных пропусков, лежит потертая
телефонная карта. Обычная телефонная карта на 125 единиц.
Срок е¸ годности прошел много лет назад, давно уже потускнели типографские краски, но
я не выбрасываю эту карту и время от времени, тайком от жены, достаю е¸ из стола. Я читаю
сделанную наискось торопливую надпись, и память вновь возвращает меня в далекий уже 98-й
год…
…Мы сидим друг напротив друга за столиком в пиццерии. Я вглядываюсь в е¸ лицо, я
стараюсь запомнить е¸ черты.
Наконец она поднимается.
«Я провожу?»
Она качает головой. «Не надо».
Пятью минутами раньше я специально выходил в туалет. Номер машины человека,
который должен ждать е¸ у входа, крепко забит теперь в мою память.
«Почему? Ты боишься, что будет драка?»
«Нет… Он не держит на тебя зла. Он даже говорит, что благодарен тебе, потому что
иначе, без тебя, мы бы с ним не познакомились».
«Знаешь, оставь мне что-нибудь на память».
Она задумывается. Открывает сумочку, достает телефонную карту, на ходу пишет: «Саша,
прости меня». И подпись — «К.»…
«Прощай!» Я стараюсь сказать это как можно более драматично, словно наблюдаю за
собой со стороны, словно я стою не посреди ресторана, а на сцене какого-то театра. Впрочем,
все это так или иначе похоже на театр, на кино — да на что угодно, только не на жизнь. В
жизни так не бывает…
Через полтора года, когда я вступлю в схватку с Березовским и МВД и выдвинусь в
депутаты Госдумы, она сделает телесюжет о том, что я неизлечимо болен шизофренией.
Конечно, не она одна — к «компании», оплаченной одной финансово-промышленной группой и
сдирижированной командой Березовского, присоединятся многие, в первую очередь ОРТ (что
вполне естественно). Но этот сюжет будет для меня самым обидным и болезненным: подножка
всегда переносится тяжелее, чем открытый, прямой удар…
…Любил ли я? Да, пожалуй, нет. Такие истории есть в жизни каждого нормального
мужчины. И если бы не этот, театральный финал, кто знает: может, я и думать о ней уже забыл.
Но генеральскую фамилию, которую она теперь носит, фамилию, которую носят их общие
дети, я не забуду никогда…
…В полумраке просторного зала лицо директора еле различимо. А может, это просто
память скрывает прошлое в полутьме, приглушая четкие краски, обращая их в черно-белую
кинохронику?
Осень 96-го. Совсем недавно Николая Ковалева назначили главой ФСБ. Шестым с начала
«демократии», если считать последнего председателя КГБ Бакатина.
Ковалев был прямой противоположностью своим предшественникам, ибо все они
относились к журналистам с традиционным брезгливым недоверием, и даже сотрудники ЦОС
— Центра общественных связей — бегали за Барсуковым полгода, уговаривая его сняться на
фотокарточку.
Посылая письмо на имя Ковалева — с просьбой об интервью, — я и в мыслях не держал,
что директор согласится. Делалось это, скорее, для «очистки совести», но вдруг через неделю
звонок: «Директор ждет вас».
…Полутемными коридорами меня провели в андроповский зал — бывший кабинет
председателя, в старом здании лубянского комплекса. После Андропова, правда, здесь успели
посидеть и Федорчук, и Чебриков, но звали его по-старому, андроповским.
Николай Дмитриевич Ковалев поднялся с кресла. Внушительный рост, начальственная
осанка, выправка, седина — все это, должно быть, производило сильное впечатление на
женщин и подчиненных.
На журнальном столике живописно теснилось угощение к чаю. Обстановка, как пишут в
