 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Александр Евсеевич Хинштейн: «Какого цвета страх»
266
Западе даже вышла книга, но ответить на главный вопрос не смог ещ¸ никто: что же произошло
с «дипломатом»?
Нам кажется, мы знаем ответ…
* * *
—
Шеф советского отдела ЦРУ Герберт неоднократно предлагал мне встретиться с
американскими журналистами. Вот я и решил принять сегодня его предложение.
Репортеры вежливо засмеялись шутке. Оказывается, этот Юрченко не лишен чувства
юмора.
Не стесняясь, они разглядывали героя пресс-конференции. Худой, с изможденным лицом,
по-военному подтянут. Так и должны выглядеть настоящие герои.
А в том, что Виталий Юрченко герой, не сомневался никто. Несмотря на чудовищные
пытки, постоянные допросы, угрозы и увещевания, он не поддался на провокацию. Даже
наоборот: сумел вырваться из неволи и вернуться в советское посольство.
История Юрченко выглядела так: летом 1985 года он приехал в Рим. В картинной галерее
советского посольства произошла кража, и МИД послал его разобраться в ситуации.
1 июля, в свободный от работы день, Юрченко отправился в поход по римским музеям.
Стояла жара. Он присел на ступеньки между колоннами центральной площади Святого Петра,
отпил глоток минералки, как вдруг почувствовал, что по его лицу провели чем-то влажным.
Рим, площадь Святого Петра исчезли, Юрченко понял, что проваливается в темноту.
Очнулся он в какой-то комнате, больше похожей на больничную палату. Перед глазами
все плыло, голова гудела. Издалека доносились английские слова.
И — снова забытье.
«Где я? Что со мной?» — спросил дипломат, вновь придя в сознание.
«Не волнуйтесь, вы у друзей, — улыбнулся во весь рот незнакомый человек. — Мы скоро
поставим вас на ноги».
На ноги советского дипломата ставили весьма своеобразно. Каждое утро ему вводили
препараты, после которых он не мог двигаться и контролировать свои слова. Это был печально
известный «наркотик правды».
Пользуясь беспомощностью Юрченко, похитители принимались за привычную работу —
за допрос. Их интересовали все аспекты работы дипломата. Ему показывали сотни
фотокарточек, требовали рассказать о коллегах, о специфике службы.
«Я требую прекратить провокацию, я советский гражданин, дипломат, лицо
неприкосновенное», — заявил Юрченко, как только отошел от наркотиков.
«Вы же сами попросили у нас политического убежища», — притворно разводили руками
палачи.
«У кого это у нас?»
«У Соединенных Штатов Америки».
«То были три самых ужасных месяца в моей жизни, — рассказывал на пресс-конференции
Юрченко. — Мои мучители держали меня в полнейшей изоляции, не разрешая даже говорить
на родном языке. Когда я приходил в чувство, подвергали бесконечным допросам и шантажу:
внушали, будто я выдал какие-то государственные тайны.
В ответ на мои просьбы о встрече с советскими представителями мне говорили, будто
обратного пути на Родину мне уже нет. «Не одумаешься, кончишь плохо», — каждый раз
слышал я в ответ. Пущей наглядности ради мне рассказали про польского гражданина, который
тоже отверг их домогательства и теперь содержится в доме для умалишенных».
Вряд ли сумасшедший дом намного отличался от того места, где держали Юрченко. Из
трехэтажного особняка ЦРУ под Фредериксбергом, в 80 километрах от Вашингтона, тоже было
невозможно убежать.
Его ни на минуту не оставляли одного. Даже ложась спать, Виталий Сергеевич продолжал
видеть в открытую дверь «здоровенного, с тупым выражением на лице детину». Он не спускал
с пленника глаз.
