Navigation bar
  Print document Start Previous page
 9 of 299 
Next page End  

Александр Евсеевич Хинштейн: «Какого цвета страх»
9
Помню, как горела под потолком чахлая лампочка. Как через маленькое воздуховодное
отверстие в окне, затянутом толстенным, чуть ли не метровым пуленепробиваемым стеклом,
разглядывал я стоящую напротив двенадцатиэтажную башню. Представлял, как вот сейчас в
этом доме напротив обедают или ужинают люди. Как смотрят телевизор, занимаются любовью,
принимают гостей, и им нет никакого дела до меня и моей тюремной судьбы.
Еще помню, как тяжело было без газет и книг — единственный номер «Советского
спорта», принесенный сердобольными надзирателями, был выучен мной наизусть, вплоть до
футбольной таблицы. Потом, правда, подсаженные ко мне уголовники поделились любовным
романом в мягкой обложке («Книжка за любовь», — сказали они).
Помню, как проснулся от крика контролера — на жесткой деревянной шконке, с
пиджаком, подложенным под голову. Проснулся и с ужасом понял, что сон, в котором снилось
мне что-то хорошее и цветное, улетучился и что нахожусь я в тюремной камере.
Помню вкус баланды — прозрачной, чуть зеленоватой водицы, в которой плавала пара
горошин.
Но помню я и другое — как пахла свобода, когда вечером 15 мая я вышел из тюремных
ворот. Она пахла распускающейся зеленью, вечерней прохладой, бензином, одеколоном друзей,
которые пришли меня забирать, и ещ¸ чем-то неуловимым, знакомым с детства.
Те, кто хоть раз почувствовал этот запах, совершенно по-другому смотрят на мир. Ведь
для того чтобы оценить что-то по-настоящему, этого чего-то хоть на какое-то время надо
лишиться…
* * *
Конечно, я мог бы выставить себя этаким бесстрашным героем. Написать, что ничего и
никого не боялся и не боюсь, что все происходящее давалось мне исключительно легко.
Мог бы, но не хочу. Лучше уж вообще ничего не писать, чем врать… Страх — одно из
самых сильных человеческих чувств. Некоторые философы (Ницше, например) утверждали,
что страх, в принципе, двигает человечеством и прогрессом. Не знаю, может, и так…
Девять месяцев я жил под дамокловым мечом. Девять месяцев каждый звонок в дверь
заставлял меня внутренне вздрагивать — не за мной ли?
Время от времени мне передавали «приветы» от моих героев. Герои рекомендовали не
делать лишних движений, иначе… Но было уже поздно. Нельзя останавливаться, если мчишься
на мотоцикле по отвесной стене. Затормозишь — погибнешь.
Страх приходит не сразу. Только потом, спустя какое-то время, начинаешь понимать, на
грани чего ты балансировал, и тогда тебя охватывает вязкое ощущение ужаса.
Лишь на другой день после того, как меня не смогли увезти на обследование во
Владимирскую психбольницу — помешали пулей приехавший адвокат и толпа
коллег-журналистов, сгрудившихся на лестничной площадке, — я вдруг осознал, чего избежал.
Ведь сейчас, в эту самую минуту, меня могло бы уже не быть. Точнее, я — был бы не я. Один
укол — и все. И никакие Рушайло с Березовским меня бы уже не волновали.
А потом на смену страху пришла злость. И злость эта была намного сильнее. Злость
сильнее страха, чего бы там ни говорил Ницше…
* * *
…Я был неправ, когда описывал своих следователей. Их всех — таких разных и
непохожих — объединяли не улыбки и суетливость, а, главным образом, совсем другое:
чувство власти и всесилия. Совершенно обычные, даже заурядные люди, они получили право
решать человеческие судьбы. Карать и миловать. Сажать и освобождать. И право это опьяняло
их.
Вы никогда не задумывались: почему чем меньше уровень начальника, тем больше
значения он придает собственной персоне? Именно потому, что власть дурманит голову
Hosted by uCoz