 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
личности, но сам он до сих пор всегда считал материнские эксцессы не более чем странностью или
чудачеством. Сейчас - и это было в первый раз за все время нашего общения - он смог согласиться с тем,
что в его матери все-таки было что-то от душевного заболевания. С его глаз спала пелена, и он сумел
увидеть немного света. Мир перестал быть мутным, темным и мрачным. Во время последующих сеансов
этот свет разгорался все ярче.
История Мэри четко отражает те шаги в ее терапевтическом процессе, которые привели к
заметному продвижению на пути к радости. Кратко о ней уже говорилось в предшествующих главах.
Когда она начала терапию, то сама занималась гештальт-терапией и была тридцатитрехлетней замужней
женщиной. Она посещала профессиональный семинар, который я проводил для группы
психотерапевтов разных школ и направлений, и на нее произвела сильное впечатление моя способность
понять внутреннюю борьбу, которую она вела, на основании анализа ее тела. Его бросающейся в глаза
особенностью была ярко выраженная «трещина» между верхней и нижней половинами, которые
выглядели так, словно эти две половины соединили искусственно. Талия у нее была тонкая и
удлиненная. Вообще, обе половины выглядели слабыми; грудная клетка у Мэри была зажатой и
стиснутой, шея - тонкой и слегка вытянутой, а лицо - мягким и каким-то хилым на вид. Нижняя часть у
нее тоже производила сходное впечатление слабости, что проявлялось в узком, закрепощенном тазе и
щуплых, долговязых конечностях. Да и стопы отнюдь не выглядели крепкими. Общее ощущение
слабости тела усугублялось у Мэри пониженной энергетической заряженностью, что проявлялось также
в уменьшенной интенсивности чувств. К примеру, стремление к самоутверждению было у нее явно
ослабленным. Помимо всего прочего, ее тело свидетельствовало об отсутствии интеграции между
частями: голова, торс и таз не были как следует энергетически связаны друг с другом.
Когда во время упомянутого семинара я обратил внимание Мэри на все эти моменты и
резюмировал это тем, что у нее имеется серьезная проблема, которая требует не традиционного, а
телесно-ориентированного терапевтического подхода, она ответила, что ни один другой терапевт не
распознал ее трудностей. У нее самой была докторская степень по психологии, и на вербальном уровне
она могла держаться весьма уверенно, что как раз и сбивало с толку большинство терапевтов, вводя их в
заблуждение. У нее было привлекательное, молодое лицо и обворожительная, пылкая улыбка,
выражавшая желание нравиться окружающим, но одновременно маскировавшая ее печаль и панику.
Когда мы приступили к терапевтической работе, Мэри изъявляла благодарность за то, что я смог
разглядеть ее боль и печаль. Она приветствовала и мои призывы к плачу, в котором эта внешне
благополучная особа на самом деле отчаянно нуждалась. Выполняла она и упражнения по нанесению
пинков, хотя и нечасто, а также визжала, используя слово «почему» в качестве протеста против своего
детства, которое считала несчастливым. Мэри ощущала, как плохо к ней относились в детские годы. В
ходе работы, нацеленной на то, чтобы у нее выросло восприятие себя как личности, она рассказала
много воспоминаний и эпизодов из своего детства, которые наглядно показывали, насколько же она
была напугана. «Когда я была маленькой, мать часто привязывала меня к чему-либо. Как-то раз она
привязала меня веревкой к воротам, которые вели в палисадник перед домом. Помню, я плакала и
кричала, чтобы меня отвязали и позволили войти в дворик, но она игнорировала мои слезы. Мать
частенько стукала меня и сестру, а то и форменным образом избивала нас массивной деревянной
ложкой или вешалкой для одежды».
Мэри вспоминала свое детство как сплошной кошмар. Она время от времени расхаживала во сне
как настоящий лунатик, а иногда даже бегала в сомнамбулическом трансе, словно пытаясь от кого-то
или от чего-то скрыться. У нее бывали страшные сновидения. «Я могла плавать в море, а ко мне
приближалась стая акул. Иной раз мне удавалось проснуться прежде, чем они набрасывались на меня,
но бывало и так, что раньше, чем я пробужусь, они успевали отхватить у меня ногу. В воде оказывалось
множество крови. Не помню, чтобы я кричала и визжала, но просыпалась в ужасе. Была еще и другая
разновидность сновидений, которая кажется мне менее ясной. Я расхаживала по лесу, а за мною ползла
змея, но я чувствовала себя парализованной и не могла убежать. Подобные сны я видела в возрасте лет
четырех - пяти. Даже сейчас при воспоминании о них у меня мурашки бегут по коже от ужаса. Я была
очень беспокойным ребенком, но претендовала на то, чтобы считаться храброй. Даже в
двенадцатилетнем возрасте я испытывала ужас, если мне надо было кого-то попросить о чем угодно.
Это было для меня настоящей мукой».
