 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
мы совершенно не испытываем нужды в наводнениях или потопах, но нам наверняка потребуются
тихие и регулярные дожди, благодаря которым наша планета продолжает оставаться зеленой, а наши
души - чистыми.
И печаль, и радость берут свое начало в ощущениях, исходящих из живота, из брюшной полости.
В одной из предшествующих глав отмечалось, что оргазмический рефлекс возникает тогда, когда
дыхательная волна в своем движении свободно пробегает через таз. Если человек капитулирует перед
своим телом подобным образом, то в этом есть ощущение свободы и восхищения, которые в
дальнейшем порождают чувство радости. Страх перед возможным наступлением сексуального
возбуждения блокирует упомянутую волну, так что она не достигает таза, в результате порождая,
напротив, чувство печали. Если дать этой печали возможность выражения в плаче, то возникшее
напряжение разрядится и к человеку возвратятся свобода и восприятие полноты жизни, а с ними в теле
восстановится хорошее самочувствие. Вовлеченность живота как в печаль, так и в радость находит свое
выражение в таких общеизвестных формулировках, как «животный крик» (либо плач) или же
«животный смех». И то, и другое ведет в конечном итоге к тому, что человек начинает чувствовать себя
хорошо. Разумеется, индивид, который умеет дышать глубоко, всем животом, а также умеет кричать,
плакать или хохотать со всей полнотой и глубиной чувств, думает о себе хорошо и никак не нуждается в
терапии.
Если плач и смех похожи друг на друга по своим энергетическим и конвульсивным (то есть
«содрогательным») характеристикам, то разве мы не можем воспользоваться для своего излечения не
только плачем, но также и смехом, как это делает Норман Казинс? Оба этих действия производят эффект
очистительного катарсиса, разряжая существующее в человеке состояние напряжения. Но смех или хохот
неэффективны и, более того, лишены всякого смысла как средство освобождения индивидуума от
подавляемых им чувств отчаяния или печали. Они могут временно избавить человека от печали, но он
наверняка снова окунется в нее, как только перестанет смеяться. Человеку гораздо легче засмеяться, чем
заплакать. Каждый из нас на самой ранней стадии жизни учится тому, что смех сближает людей, в то
время как плач может отдалить их друг от друга. «Засмейся - и весь мир будет смеяться вместе с тобою,
заплачь - и ты станешь плакать в одиночестве». Многие люди испытывают трудности, реагируя на
чужой плач, поскольку он затрагивает их собственную боль и печаль, с которыми они ведут борьбу,
стараясь отрицать даже сам факт их наличия. Но друзья, которые неразлучны с вами «в хорошую
погоду», далеко не самые надежные. Истинный друг - это тот, кто способен разделить вашу боль, а
человек в состоянии сделать это лишь тогда, когда он готов принять свою собственную боль и горе.
У многих людей смех образует собой своего рода защитный панцирь. Он может оказаться
ценным средством поддержания духа человека в период какого-то кризиса, но в подобных случаях это
вовсе не тот глубокий «животный» смех, который порождается подлинным наслаждением. В ходе
работы над голосом пациент будет порой вместо плача или рыдания разражаться спонтанным смехом.
Однако общая ситуация в данном случае не подходит для смеха. Коль человек подвергается терапии,
стало быть, в его жизни имеются серьезные проблемы, которым он сам, по его собственному мнению,
может противостоять лишь с трудом. Смех в подобной ситуации должен рассматриваться как
сопротивление необходимости капитулировать перед собственными чувствами и как отрицание их
реальности. Когда я обратил на это внимание одного из своих пациентов, его ответ был таков: «А я не
чувствую никакой печали». Разумеется, вместо того чтобы вступать в конфронтацию с ним и с его
сопротивлением, я присоединяюсь к нему, смеюсь вместе с ним и даже призываю его смеяться еще
сильнее. В большинстве случаев по мере углубления подобного смеха пациент вдруг начинает рыдать, и
при этом он ощущает печаль, лежащую под поверхностью его сознания. После такого плача пациент
испытывает очень сильное чувство облегчения и свободы.
Женщины считают плач - а точнее, рыдания - более легким делом, нежели мужчины. Я убежден,
что это является культурным наслоением, поскольку мужчин, равно как юношей или мальчиков, стыдят,
если они плачут. Однако та легкость, с которой женщины впадают в плач, определяется также и их
телесной структурой, которая, вообще говоря, не столь жесткая, как у мужчин; я, кстати говоря, связываю
присущую женщинам более высокую продолжительность жизни как раз со свойственной им мягкостью.
Как правило, тела мужчин более ригидны, и их не так легко пронять и сломить. Однако если указанная
ригидность является бессознательной, служит привычной позой или представляет собой
