 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
характерологическую установку, то она делается причиной отсутствия у человека готовности
реагировать на жизнь и тем самым выражает потерю им спонтанности и витальности (жизненной
силы). На самом деле не плачут только мертвые мужчины. Я убежден, что мужчина и вообще человек,
который умеет плакать, живет дольше. Плач служит защитой сердцу. Это единственный способ
облегчить боль разбитого сердца, страдающего из-за потерянной любви. Жизнь - текучий, струящийся
процесс, который полностью замерзает в смерти и оказывается частично замороженным в различных
ригидных состояниях, которые представляют собой состояния мышечного напряжения. Плач дает
человеку возможность оттаять. Конвульсивные всхлипывания и рыдания при сильном плаче подобны
разломам льда во время весеннего вскрытия рек. Хлынувшие из глаз обильные слезы - это как раз и есть
то очистительное половодье, которое после этого наступает.
Если звуки являются носителями чувств, то слова конкретно выражают тот образ или идею,
которые придают переживаемому чувству его окончательное значение. Биоэнергетический анализ
представляет собой такой метод терапии разума и тела, который работает с чувствами и идеями, со
звуками и словами. Большинство пациентов, давая выход горькому плачу, начинают что-то говорить и
часто повторяют при этом слова «о, Боже», которые я воспринимаю как непроизвольный, почти
рефлекторный призыв о помощи. Если звуки, сопутствующие плачу, представляют собой призыв о
помощи, то слова являются четким сообщением о таком призыве, сформулированным на уровне
взрослого человека. Когда индивид выражает свое чувство как словами, так и звуками либо действиями,
то его эго идентифицирует себя с чувством. Часто пациент будет в процессе катарсисной разрядки
спонтанно издавать пронзительные крики, а после этого станет заявлять: «Я слышал себя кричащим, но
сам я с этим никак не был связан». Сопровождение выражаемых чувств словами помогает в
последующем установлении такой связи.
Когда люди в процессе плача произносят слова «о, Боже», как это было в ходе сеанса с Мартой, о
котором шла речь ранее в данной главе, я советую им рассказать Богу о том, что они чувствуют. В
некоторых случаях в ответ раздается: «А я ничего не чувствую» или «Понятия не имею, что я чувствую».
В таком случае я могу задать пациенту наводящий вопрос: «А испытываете ли вы печаль?» «Да», -
отвечают они. «Стало быть, вам следует рассказать Богу о своей печали». На это они обычно говорят:
«Мне действительно печально». Часто эти слова звучат плоско и безжизненно, так что я
переспрашиваю: «И насколько вам печально?» «Очень печально», - вот неизменный ответ в таких
случаях, и в этом заключается печальная истина, исходящая из глубин их естества. Если мне удается
подтолкнуть их к тому, чтобы не просто пользоваться словами, а влагать в них какие-то чувства, то их
плач становится более горьким и глубоким. Некоторые пациенты при этом легко раскрываются и
говорят: «Я ранен в самое сердце, мне больно», - или нечто подобное, служащее выражением тех
образов и понятий, которые ассоциируются у них с печалью и плачем. Чем в большей мере они могут
выразить словами причину, из-за которой плачут, тем более цельный характер носит их личность. В
этом случае разум и тело пациента работают совместно, давая в совокупности более сильное ощущение
собственного Я.
Иногда я получаю весьма негативную реакцию в ответ на мое обращение к пациенту с
предложением рассказать Богу о том, что он чувствует. Одна из пациенток злобно произнесла при этом:
«В гробу я тебя видала, Боженька. Когда ты бывал мне нужен, тебя никогда не оказывалось рядом. Тебе
плевать на меня, а я ненавижу тебя». Это была женщина, воспитанная в богобоязненном доме и
посещавшая религиозную школу. Когда я предпринял попытку поставить ее слова и чувства под
сомнение, она сказала, что чувствовала именно то, что сказала, и вообще, она такая. Ее отец питал
извращенные чувства по отношению к женщинам и сексуальности. Он проявлял к моей пациентке
сексуальный интерес, сально прикасался к ней и бросал в ее сторону обольстительные взгляды. Полагая
всех лиц женского пола тварями и рассказывая за обеденным столом грязные, скабрезные шуточки, он в
то же время делал негативные и оскорбительные замечания по поводу форм сексуального выражения
любых других лиц. Отец ожидал, что его дочь будет ангелом, но смотрел на нее как на шлюху. То, что он
говорил о Боге, позволяло моей пациентке еще более отчетливо ощущать лицемерие, царившее в ее
семье, а позднее почувствовать, как вся домашняя атмосфера породила в ней горечь и отвращение по
отношению к мужчинам.
Бог был для нее представлен отцом, а это заставляет предположить, что прежде, чем моя будущая
