 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Необходимость откровенно открывается нам здесь и сейчас. Но зачастую еще надо
иметь тонкий слух, чтобы услышать ее голос. Жаль, что многие просто не имеют слуха.
О чем говорит относительность? О единстве, и о том, что одно и тоже может выступать
в разных, противоположных качествах, - о Дао. Когда человек научится постигать
относительность, только тогда он познает свое место.
Я знаю демона, и я всегда был за то, чтобы приручить его, обуздать и заставить служить
человеку; но этот демон – он в нас.
Я знаю, что все наивысшее и наилучшее зачинается от демона; добро и нравственность
являются его порождением.
Я знаю один основной принцип бытия, принцип отрицания, и я знаю, что он очень
коварен, ибо он все оборачивает, и все оборачивается им.
Свобода – неволей; неволя – свободой; ложь – истиной, а истина – ложью, бедность –
богатством, а богатство – бедностью; любовь – ненавистью, а ненависть – любовью,
Природа-мать - мачехой, а Природа-мачеха – матерью и т.п.
Я знаю христиан, и знаю, чем оборачивается христианство; я знаю тех, кто, исповедуя,
твердой ногой встает на понятие «добро» - и я знаю, что всякое болото имеет второе дно.
Но я также знаю, что христианство бывает бальзамом, лекарством для души; а всякий
бальзам достоин почитания. Я почитаю христианство.
Да, я хочу стать Сизифом, да, я жажду бесконечной муки! Каждый раз, когда я буду
поднимать камень в гору, я буду выбиваться из сил, но когда он будет падать, я буду
испытывать великое облегчение;
И вновь, отдохнувший, когда начну поднимать камень в гору, я буду знать, что
возрастает количество моих подъемов, я буду считать – это послужит мне утешением! Я не
хочу сладко бездельничать.
Для меня счастье – это не каждодневное наблюдение кадок, полных водой, но это
глоток воды, поданный умирающему от жажды в пустыне.
Ах, горько мне, видел я комету, что промчалась по небосклону, оставляя за хвостом
россыпь серебряных брызг, - великую тоску по ушедшему, по невозвратному, по
субъективному.
Но недолго отягчаю я себя тоской, ибо надежда поселилась в моем сердце, великая
надежда на стрелу, устремленную в будущее, к тем горизонтам, где гнездятся и пролегают
неведанные пути. Я сам хочу стать стрелою…
Ах, как хочу я лелеять в своей душе жемчужины, чтобы они тихо, мягко ложились на
бархат и застывали. Но больно смотреть на них, не просто, невозможно!
Нравится мне ненависть, рождаемая в другом, в ответ на оскорбленье, когда заденешь
самые витальные струны самолюбия; именно в такое злобное бессилия люблю я втыкать свои
иголки.
Много я встречал каучуковых мячей, много ограниченных, квадратных и круглых
людей, - многое от них отлетает и пляшет, исчезая без следа.
Что ж, я скажу, я открою очень много, чтобы не было повода для сплетен и домыслов,
так что придется задуматься над самой природой вещей.
Как-то вечером, когда Солнце красным диском садилось над лесом, я колол дрова, ко
мне подошел мальчик и воскликнул: сколько в тебе злости!.. Я посмотрел на него и спросил:
хорошо это или плохо?.. Он помолчал и ответил: не знаю. На что ответил я ему: иди и
подумай!
Мне упрекают в пессимистичности; но может ли быть человек пессимистом, чей
основной принцип жизни: «что не делается, все - к лучшему»? Когда я говорю: «все плохо», я
натягиваю стрелу в напряжении к возвышению.
