 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
целовал бы я тебя, да в уста сахарные, да в глаза липучие! Эх, зазноба моя, не живется мне
спокойно на этом свете! Но, такова, знать, судьба моя…
Напоследок подошел к дверям храма, посмотреть, как люд идти будет, облокотился на
лестницу, скрестив ноги, встречаю, будто Лукавый у выхода… Даж смешно становится! А
люд-то вереницей, да на озеро, святить святым духом… Да и я пойду, горькой хлебну… На
пути монахов, старцев встречу… Встретились, поздоровались… Что ж добро добром красно!
Эх, похоронили бы меня здесь, да на горушке, лежал бы тихо на Родине, близ родных
своих, да над озерами синеглазыми, да слушал бы шум дождя, да ветра завывания, под елями,
в песочке. Эх, люба мне моя сторонка холмистая, да перекатная, жизнь моя, жизнь
полнокровная!
К Заратустре
Учитель, я впитал твой дух, что ценно в тебе, чем одарил меня, это было подобно
молнии, ударившей в ждущее ее дерево, духу, давшему силы взрасти молодой виноградной
лазе. Солнцеподобно ты влил свет золотого тепла в мои чресла; подобно ветру, что
заставляет затвердеть и покрыться легкой изморозью плод, просящейся в губы юной
гречанки… Юность богов... Не осмелюсь пожалеть Заратустру, но об одиночестве сожалею
его и о великой тоске по сверхчеловеку.
Что ценно в тебе? твой дух, который передаешь образно, в каждом движении души, в
каждом слове – прекрасная музыка, но трагичная, умилительная нотка есть в ней, тоска по
ребенку. Чтобы понять тебя, в твои формы необходимо каждый раз вливать разное
содержание. Но, признаться, на твоей почве растет демонический дух. Вот уж растение! Дух
Сатаны.
Еще не поняли люди, что это лучшее растение, что все, что ни есть наилучшего
обращается Сатаною, - в этом еще одна и самая великая трагедия жизни, за коей следует
глубокое раскаяние; ибо чрезмерен Он; но что не чрезмерно, то нельзя назвать именем его; то
никогда не станет наивысшим. Не знают они, что там, где середина, там величие и пороки
мелки, так что и не заметно их. Назову Люцифера. Христианство сыграло с ним злую шутку,
окрестив злым, ну что ж, на погибель себе. Ныне солнечная звезда, дитя зари, символ
возрождения жизни, всходя на утреннем небосклоне, заклеймена отрицанием. И ныне многие
с тоской поднимают свои жадные взоры, исполненные призыва и надежды, а некоторые и
черной ненависти, дабы обрести любовь в душе. Заратустра пел: «Я – свет; ах, если быть мне
ночью! Но в том и одиночество мое, что опасен я светом! Ах, если бы быть мне темным и
ночным! Как упивался бы я сосцами света! О, это вы, темные ночи, создаете теплоту из всего
светящегося! О, только вы пьете молоко и усладу из сосцов света!» Слушаю тебя Заратустра
и пою: «посредственность и убогость окрестили они Богом; вот к чему пришли, вот до чего
додумались, и это правда; их горькая правда! Нормальность провозгласили они своим
знаменем; ибо (неявно) поняли, что все наилучшее и наихудшее принадлежит Сатане. И в
оправдание своей истины заклеймили Его, отяжелив только наихудшем; но в легкости
отказали ему; отступили от горно-северного ветра; не я говорю это – это говорит
необходимость во мне; ибо отрекся бы я и от Сатаны и от Бога, между ними повис бы, как
искусный канатоходец, желающий знать только необходимость; высшая философия
заключается в знании ее. Видит Бог, прислушивался я к Богу, порицал Сатану, не хотел с ним
знаться, но сам пришел; ибо необходимость сказала во мне; ибо возлюбил воздух гор и
глубины вод. Пишу эти строки в день воскресения Христа. Не есть ли это величайшее
кощунство? Нет; ибо люблю я Христа, и воздаю ему должное, но не мое это, мало мне его;
