 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
больной становится пленником чувств, стремлений, образов, вырвавшихся из глубин потаенного, не
справляется с ними, и освободительный пожар превращается в концлагерь, а затем в пепелище.
В момент психоза даже «темный» крестьянин способен испытать феерические глубинные
переживания, на которые, казалось бы, в своей повседневной жизни он был абсолютно неспособен.
Если психоз наполнялся восторгом, озарением, то остается в памяти как самая яркая страница жизни.
Если же в нем доминировала тревожно-депрессивная зловещесть, то хочется забыть его, стереть из
памяти. В таких случаях, отмечает Кемпинский, переживания превышают границу обычной
человеческой толерантности. Он указывает на сходство личностных изменений узников концлагерей и
больных, перенесших такой психоз. Я полагаю в связи с этим, что мы должны с уважением и особым
сочувствием относиться к подобным больным, как делаем это в отношении невинных узников
концлагеря. Больные после психоза порой оказываются более толерантными к обычным жизненным
стрессам, потому что в сравнении с психозом тяготы жизни выглядят бледнее. Однако у многих из них
возникает вторичный надлом. Как проницательно заметил Кречмер, больному кажется, что «психоз
разрушил во мне так много, что не стоит, пожалуй, из остатков строить что-то новое». Такие люди
нуждаются в особой психологической и социальной поддержке, ободрении.
В случае затяжных бредовых психозов важно с уважением относиться к титанической работе
больных в связи с тотальным переосмыслением действительности. Меняются все точки отсчета,
необходимо обдумать крайне многое, так как больному, особенно при бреде величия или преследования,
кажется, что все связано с ним, нет ничего нейтрального (overinclusion, феномен сверхвключенности
англоязычных авторов). Мир сходит с привычной орбиты и начинает вращаться вокруг больного — так
называемый «птолемеевский поворот». Это радикальное переструктурирование мира требует крайнего
напряжения всех сил. Если же развитие бреда идет на убыль, то нужно проделать «коперниковский
поворот» (Конрад К., 1967), то есть снова увидеть себя как маленькую частицу мироздания, которая
вызывает интерес лишь у ограниченного круга людей.
Д. Хелл и М. Фишер-Фельтен пишут, что «некоторые больные, перенесшие психоз, сообщают о
том, что им помогла попытка задним числом истолковать пережитое психотическое состояние как
сновидение. Таким образом, они могли лучше сопоставить свои необычные переживания с
повседневностью и лучше понять самих себя» /152, с. 66/. Действительно, между сновидением и
психозом есть значимые параллели. Из глубокого психоза человеку так же невозможно самостоятельно
выбраться, как человеку во сне, который не понимает, что он спит: люди достигают точки, откуда
возврат уже невозможен (point of no return). В психозе, как и во сне, очень многое случается, происходит
само собой, при невозможности со стороны человека на это активно повлиять. В психозе и во сне
размываются границы личности и становятся возможными самые невероятные вещи.
Допускаю, что в будущем мы научимся гораздо лучше понимать шизофренических людей.
Вспоминаю своего товарища, который понимал казавшуюся нам всем разорванной речь больной и был
способен с ней общаться. Он пояснял: «Мы с ней разговариваем на ассоциациях пятого порядка, нужно
войти в эту длину волны разговора, на время забыв об обычно принятой речи». Известно, что Джеймс
Джойс «отличался прекрасной способностью следовать непредсказуемым скачкам мысли своей
шизофренической дочери, ставившим других людей в полнейший тупик» /147, с. 162/. Многие
психиатры отмечали, что некоторые кажущиеся бессмысленными стереотипии, гебефренические
ужимки и другая психопатология порой несут в себе смысл, иногда даже символ, являющийся
квинтэссенцией жизненной установки больного. Возможно предполагать, что больные гораздо чаще
вступают в коммуникацию, чем принято считать. Трудность понимания этой коммуникации состоит в
том, что она необычна и больные не пытаются переводить свой индивидуальный язык на
общепринятый. Я допускаю, что когда-нибудь наступит постблейлеровский этап изучения этих людей и
о них скажут, что это — те, которые больше и напряженней чувствуют, и по-другому думают, и потому
больше страдают, и которых, будучи не в состоянии понять, мы когда-то называли шизофрениками.
Эта глава остается принципиально незаконченной, часть из того, что написано в
нижеследующих статьях, могла бы быть помещена и здесь.
11. Учебный материал
