 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
соавторства в бредовой концепции. В идеале психотерапевт будет стремиться к тому, чтобы пациент со
своим бредом «вписался», пусть своеобразно, в социум. В бредовые построения врач может вставить
свои лечебные конструкции, которые будут целебно действовать изнутри бреда. Ясно, что
психотерапевт несет профессиональную ответственность за это соавторство и лучше всего ему быть
«ненасильственным структуратором», тонко учитывающим личность и интересы больного. Многое в
этом деле зависит от изобретательности и находчивости врача, его умения вживаться в нестандартные
жизненные миры. Если соавторство оказывается удачным, то вот тогда и можно сказать, что
сформировался доверительный контакт. Больной будет активно стремиться советоваться с врачом. Моя
больная, например, в периоды обострений по нескольку раз в день звонила мне, чтобы посоветоваться
по поводу своих бредовых проблем.
Таким образом, психотерапевт, ориентируясь одновременно и в бреде больного, и в мире
здравого смысла, становится мостом, по которому больной сможет выйти в реальный мир. Созидание
этого моста и есть ключевой механизм и суть психотерапевтической работы, о которой я хочу
рассказать.
Психотерапевту, чтобы работать в этом ключе, нужно справиться с двумя опасениями. Как
правило, психотерапевты неохотно погружаются в бредовые миры, так как побаиваются, что это может
повредить их собственному психическому здоровью, а также из-за страха, что пациент вплетет их в бред
и, глядишь, еще убьет.
Психотерапевту следует развивать тройное видение. Он должен уметь одновременно видеть
проблемы пациента как: а) специалист-психиатр, б) просто здравомыслящий человек, в) совершенно
наивный слушатель, который верит каждом слову психотика и считает, что все так и есть, как тот
говорит. Последнее видение с необходимостью требует способности живо ощутить (то есть не только
умом, но и своими собственными чувствами) психотический мир. Это предельно нередукционистское,
чисто феноменологическое, намеренно ненаучное видение. В этой намеренной ненаучности
парадоксальным образом и состоит научность данного подхода. Совершенно ясно: то, что для психиатра
является диагнозом и синдромами, для больного — единственное, неотделимое от его плоти и крови
существование. Это реальная жизнь со своим временем и пространством, цветом и запахом, болью и
надеждой. Однако при узкопсихиатрическом взгляде от живого человека остается лишь мертвая,
неодухотворенная, редукционистская симптомно-синдромная механичность. Отчуждающее видение,
вытягивающее из живых людей психиатрические схемы, отчуждает самих психиатров от больных,
помогает им оставаться эмоционально не вовлеченными в их страдания. Симптомы и синдромы могут
вызывать
лишь научный интерес, но не человеческий контакт. Из-за этой механичности,
ориентированной на диагноз и синдромы, современная психиатрия все больше утрачивает
художественный язык «старых авторов», так как для целей диагноза и определения синдромов этот язык
избыточен. Язык психиатрических историй болезни все более становится протокольным,
стандартизированным, не схватывающим аромат жизни и метания конкретного человека. История
болезни нужна и для назначения медикаментов, опять же стандартизированного. Для этой задачи
протокольная форма вполне достаточна. Истинным же оправданием подобных, живых историй болезни
является психотерапия. Психотерапевт склонен к художественной, метафорической форме изложения, и
это не есть графомания. Это попытка бережно сохранить в подробностях эмоциональный контекст
происходящего, который включает в себя взаимоотношения терапевта и пациента, их эстетические и
этические переживания, те новые, чисто человеческие чувствования, мотивации, ценности, которые
может привносить болезнь. Духовную манеру существования трудно тонко запечатлеть без
употребления метафор. Из необходимости сохранить этот эмоциональный контекст и рождается
некоторая художественность в описаниях. Более того, глубокая личностная психотерапевтическая работа
является не только наукой, но и искусством, и как всякое искусство требует художественности.
Серьезным препятствием для психотерапии является примитивный снобизм здравого смысла,
приводящий к тому, что на психотиков смотрят свысока, как на низшую касту придурковатых и
бесполезных людей. Однако психотик, как и любой человек, может быть гением и тупицей, злодеем и
святым, поэтом и полуживотным. Психотические переживания, несмотря на их нелепость, могут быть
глубокими и трагичными, а потому достойны уважения. Психоз — это напряженная фантастическая
драма реальных человеческих чувств. Переживания больных — это часть общей совокупности
