 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Света старалась уберечь дочь от влияния родственников, держала ее рядом с собой. Таким
образом, дочь невольно вовлекалась в детективный сюжет ее преследований. Так, однажды шли в
метро. Вдруг один из прохожих сказал, что нужно идти на площадь. Пошли туда. Там оказалась какая-то
демонстрация. Зачем они тут — совершенно неясно. Вдруг другой прохожий говорит, что следует идти
в гостиницу, и она, ничего не понимая, отправляется с дочерью туда. Гостиница жила своей жизнью, но
неожиданно в окнах защелкали и замигали фотовспышки. Фотографируют их с дочерью?! Наверное, это
западные корреспонденты. Ждала, что кто-нибудь выйдет и что-либо объяснит. Напрасно ждала, как
всегда, все окончилось «ребусом». Это все походило на игру в бильярд, где в роли шара она сама. Какая-
нибудь фраза, обращенная к ней, запускает ее, затем другая фраза меняет ее движение. Она мечется, как
бильярдный шар, пока не попадет в лузу очередного ребуса — все, игра закончена до очередной партии.
Она хочет разгадать их мотивы и тогда с достоинством выйти из игры. Пока же мечется. В результате
этих детективных поисков на пару с дочерью не выдерживает отец. Он пишет бумагу психиатрам с
просьбой оградить дочь от матери. Свету снова насильно госпитализируют. Из больницы она выходит
опустошенная, но с прежними мыслями, ненавистью к преследователям и презрением к родственникам.
Настроение черное. Появились мысли о самоубийстве, поняла, что еще одну госпитализацию не
перенесет.
Где бы она ни была, вокруг нее и с ней что-то происходит. При этом повседневная жизнь людей
идет как обычно. Мир стал запутанным для нее, но для других людей он остался прежним. Беда
случилась с ней, а не с миром. Чтобы пройти в метро, нужно, как обычно, опустить пятачок, чтобы
заказать обед — посмотреть меню, чтобы купить товар — стоять в очереди. Мир в себе и для себя жил
прежней жизнью, его сущность не изменилась. Правда, порой у нее возникали разные «дикие»
предположения, но серьезно верилось лишь в одно: какая-то группа людей, скорей всего не очень
многочисленная, организовала своеобразную травлю. В нее вовлечены ее коллеги по работе и
некоторые посторонние люди, распространяются сплетни, за ней подсматривают, даже каким-то
образом временами подключая ко всему этому телевизор и прессу. Причем все организовано по
мафиозному принципу, то есть простые исполнители ничего не знают и не имеют прямого выхода на
центральную группу. Кто они, зачем ее травят — этого в точности она не знала. Скорее всего, это
связано с ее разоблачительным автобиографическим романом, со стилем ее жизни, который колол кому-
то глаза. Ее жизнь исковеркана, а мещанские лодки других людей все так же благополучно плывут, лишь
иногда безопасно качаясь на волнах мелких страстей.
Итак, ее бредовый мир существовал внутри нормального мира. Это просматривалось в ее тревоге
за дочь: она боялась, что с дочкой что-то похожее лишь может случиться, значит, полагала, что сейчас
все идет обычным путем. В этом же обычном мире Света неплохо ориентировалась, порой давая дочке
и другим людям неплохие житейские советы.
Примечательно отношение Светы к тому, что с ней произошло. Случившееся не воспринималось
как нечто ценное, оно однозначно трактовалось как инородное, вломившееся в ее жизнь. Она
интересовалась происходящим не потому, что ей интересны разные тайные группировки, а просто
потому, что это касалось ее благополучия,— это «вынужденный интерес». Света не могла, как прежде, с
интересом сесть за стол и писать о разных интеллектуальных проблемах, так как ей казалось, что это
будет смешным, что в этом в первую очередь будет видеться беспомощность интеллигента, убегающего
от жизненных трудностей в кабинет. Обидно быть пешкой, которую переставляют в какой-то подлой
игре. Да и в душе нет радостного вдохновения, а без него садиться за пишущую машинку бесполезно.
Есть и страх перед творчеством: творить — значит переживать. Страшно взбудоражить душу, поднять из
глубин мысль, обострить чувствительность, усилить боль.
У пациентки отмечается следующая динамика психотических переживаний. Длительный
болезненный предпсихотический этап, достаточно острое и яркое начало психоза, затем явные
колебания в состоянии. Острые периоды сменяются затишьями ремиссий, когда продуктивная
симптоматика уходит, но полной критики не наступает (все так же верит в реальность произошедшего,
боится, что преследователи снова примутся за дело). В этих затишьях отмечаются неврозоподобные
проявления, особенно беспокоят приступы безотчетной тревоги по утрам. Обострения (они
происходили 1—3 раза в год) обычно начинаются так. Все чаще и чаще приходят мысли о совершенном
над ней надругательстве. Одновременно переживает беспомощность, несчастность, внутри которых все
