 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
сильнее разгорается обида, злость, желание отомстить. Эта смесь чувства неполноценности и
рожденного из него агрессивного мщения весьма похожа на то, что Ницше /154/ и вслед за ним Э.
Кречмер /155/ называли рессентиментом. В клубке этих чувств больная теряет покой, становится
нервозной, портится настроение. Ненависть к обидчикам нарастает, и вместе с ней страх пред ними.
Затем появляются намеки, насильственные мысли, снова преследователи начинают шевелиться,
обступает галлюцинаторный мир, и она опять в психозе. Таким образом, мы видим, что Света как бы
сама своим реактивным личностным переживанием «заводит» и «раскручивает» пружину психоза.
Болезнь наложила свой властный отпечаток на личность Светы, ее темперамент, направленность
интересов. Изменился вектор личностного развития. Все сильнее проявляется то, что она называет
«тихой надломленностью». Нет уже и следа прежнего безотчетного порыва доходить до глубин своих
душевных интуиций. Все больше преобладает защитное стремление жить простой ясной жизнью.
Сознательно избегает символического искусства, к которому раньше тянулась, ибо всякий символ несет
недосказанность, усложняет, размывает восприятие. Отказалась ставить пьесу о русском православии,
так как это тоже «горячая» тема: ведь думать о Боге — значит думать о дьяволе тоже. Стала чрезвычайно
мнительной, почти в любой неясности ей мерещится что-то страшное. Если услышит какое-то
«туманное» высказывание по телевизору или от людей, то сразу «всякие страхи в голову лезут».
Отказалась от телевизора, старается приглушить Свои чувства и мысли. Жизнь становится тусклее, но
спокойней. Сторонится лишних контактов с людьми — так тоже спокойней. Читает лишь хроники
старой доброй Англии или о быте русских графинь. Все это уютное, далекое, безопасное. От сложного к
простому, от запредельного к здешнему, от поисков к покою — такова динамика ее душевной жизни.
[Нередко при психозах динамика обратная: больной в своей душевной направленности становится
менее реалистическим, появляется склонность к метафизике, религии, мистицизму. Однако при любом
варианте динамики отмечается характерное потускнение, монотонизация душевной жизни.]
Проект бытия
Произошедшее с ней Света определила краткой формулой: «Мою жизнь сломали, впутав в
невыносимую ситуацию». При этом она отмечает, что «ситуация» явилась лишь десятикратным
усилением ее сложившихся отношений с окружающими.
Уже в детстве девочка отличалась своеобразием. Любимица матери, баловница, прелестная, с
белокурыми, красиво вьющимися волосами, милая, но с характером. Много читала, не стремилась в
веселый и бездумный коллектив сверстников. Еще маленькая жила по своим принципам, требуя их
признания у окружающих. Мальчишки во дворе дразнили ее: «Гадость, пакость, ненавижу». Именно эти
слова она кричала им в лицо, когда они обижали беззащитных животных. Всегда была остроранима,
ненавидела жестокость; ранило не только близкое, но и далекое. При этом могла быть нечувствительной
к чему-то, что обычно задевает большинство. Домашним хозяйством занималась сестра, Света же
читала, мечтала. К самостоятельной жизни оказалась неподготовленной. С обвинением
в голосе
рассказывала мне, что мама не научила ее жить в этом грубом мире. Убеждена, что жизнь «под
крылышком у мамы» и явилась истоком всех ее неприятностей. Отмечает, что, несмотря на домашнюю
оранжерейность, в семье между людьми были невидимые границы, внешне не броское, но ощутимое
отчуждение. Все жили сами по себе. С детства чувствовала свою исключительность, особенность.
Относилась к этой исключительности как к чему-то само собой разумеющемуся, как к цвету своих волос,
тембру голоса.
И вот она вышла из узкого семейного мирка в клокочущий большой мир. Хочется сказать свое
слово, занять место в обществе в соответствии со своим «природным аристократизмом». В душе все
чаще возникает чувство неподатливости мира, некоего сопротивления ее мечтам и желаниям. В мире
обнаруживается что-то бездушное, холодное. Мир людей оказывается конъюнктурным, пошлым,
безразличным к ее тонкости и богатству самовыражения. Она начинает пристально всматриваться в
механизмы социального муравейника и постепенно открывает для себя следующее. Социальный успех в
большинстве случаев зависит от особой способности делать карьеру. Людей с такой способностью она
называет удачниками, а себя причисляет к неудачникам. Неудачник вполне мог бы карабкаться по
общественной лестнице вверх, расталкивая локтями ползущих рядом, но не делает этого, так как это
противоречит его природе. Неудачник отличается патологической неспособностью приспосабливать
