 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
многих случаев) видна паранойяльность, а в том, как эта схема ложится на душевную жизнь Светы,
распаляя, закабаляя, сужая ее сознание.
«Плотина рухнула»
Многомерный психопатологический феномен, описанный ниже, мне нередко удавалось видеть у
больных шизофренией разных типов и шизоидных психопатов. Как правило, развивается он в молодые
годы, когда человек из уютного, чувственного, понятного мира выходит в напряженный, обостренный
мир духа с его бескрайностью и неприкаянностью. Как будто революция совершается в
интрапсихическом пространстве и открываются интригующие, манящие и ужасающие, доселе не
виданные миры. Мысль приобретает новое, бездонное, абстрактное качество, во Вселенной
улавливается философическая нота, собственное «я» оказывается независимой от мира реальностью. Все
это достаточно резко и пронзительно. Сами собой возникают запредельные вопросы с одновременным
безотчетным порывом добраться до самого края этих новых глубин. «Как будто плотина рухнула»,
—
говорят пациенты, и внутренний мир заливается прорвавшимся потоком нового сознания. Мышление
захлебывается, не в состоянии справиться с этим потоком, который смывает все устоявшиеся
ориентиры. Молодой человек изгоняется из уютного рая детства и отрочества. Все преломляется
философским символом, усложняется, утончается, нередко доводя сознание до внутренней
дезориентации, вызывая тошноту от непрестанного кружения потерявшей точку опоры мысли.
[В
психиатрической традиции подобные феномены описаны как «метафизическая интоксикация».] Это
некое второе, стремительное рождение в мире духа потрясает пациентов, и они сами делят жизнь на
«до» и «после» того, как «плотина рухнула». Моя пациентка также прошла через нечто подобное. У нее
этот период пронизан моментами острой дереализации, тревожно-депрессивными раптусами,
надвигающимся Grundstimmung [Основное бредовое настроение (нем.).]
с беспомощными попытками
ухватиться за реальность, ибо падение в разверзающуюся пропасть больной души неотвратимо
надвигалось. Описывая этот феномен, я постараюсь чаще цитировать Свету, чтобы передать атмосферу
ее жизненного мира в юности.
В то время не было ни одного ясного «да» и твердого «нет». В своем романе с
автобиографическими элементами Света так описывала состояние героини: «Мысли, не получая
окончательного разрешения, сплетались в стремительном и беспорядочном ритме, извиваясь, как змеи,
кусая друг друга. Ей не было дано спасительной возможности бессознательно пребывать в какой-то
определенности. Ее желание все объяснить и понять еще не знало всей безнадежности своего вызова».
Казалось, еще чуть-чуть и Абсолютная Истина попадется в расставленные сети понятий. И вот тогда-то
начнется настоящая жизнь, жизнь по Истине. Но Истина все ускользает. «Взлетаешь, кажется, все
поняла, еще немного и... снова оказываешься где была. Туман рассеялся, и ничего не изменилось».
Временами эти поиски прерываются внезапным страхом — «ведь я умру». «Как это — я умру? Это
невозможно, чтобы я, такая настоящая, вдруг оказалась ничем, и в то же время что-то внутри не
выдерживает этого страха, сдается». И тогда в панике «пытаюсь взглядом зацепиться за знакомые,
привычные вещи: книги, дверные ручки, старый потертый ковер детства, — как бы доказывая себе: вот я
здесь, в этом привычном родном мире, он не отдаст меня». Сознание временности лишало все смысла,
мысль о быстротечности коварно вползала в переживание настоящего момента, отравляя его
тоскливостью, горечью пустоты. Этот страх, как ветер, распалял страстное желание жить, быть,
ощущать, понять что-то вечное и, сроднившись с ним, превзойти временность. Порой мир, как будто
прежний, становился неуловимо, но явственно странным. «Словно некая угроза, спрятавшись за ликами
предметов, вот-вот бросит прятаться, и тогда... Что тогда? Непонятно, но сердце выпрыгивает, горло
сжимается. Господи, поговорить бы с кем-нибудь о чем угодно, лишь бы не ощущать эту зловещую
непонятность». А тут еще эта запутанность, «когда из десятка соседствующих «я» так трудно выбрать
свое истинное. Удивительно, как люди способны жить, не задаваясь всеми этими вопросами». Их жизнь
казалась второсортной, сонной, простой, как мычание. Как будто заведенные на ключик добиваются
они общих целей, добиваются любыми путями, не решая для себя, что же главное. А потом оказывается,
что в пути это главное потеряно, да и вообще было ли оно? Идет время, и ее поиски, все запутываясь,
приводят лишь к ощущению, что все устроено по законам бессмыслицы. И тогда оказывается, что «жить
в этой бессмыслице можно, но вот только понимать ее нельзя. Нужно не понимать, ее, а жить, жить!»
