 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
любых ситуациях и независимо от духовной работы. Изучением ее занимается клиническая
характерология, которая никогда не назовет полнокровно естественными людей не циклоидного
характера, особенно шизоидов, даже если они сами себя таковыми ощущают и называют.
2. Ядро характера
От настоящего циклоида веет душевно-телесным теплом, оно даже физически ощущается в
контакте с таким человеком. Душевное тепло других людей частично гасится дисфорией,
эгоцентричностью, деперсонализацией, невидимой «стеночкой» между ними и собеседником. Всего
этого нет в циклоиде, зато в нем есть аромат обволакивающего тепла, мягкости, добродушного
жизнелюбия, юмора. Это происходит не только по отношению к близким людям, но идет широкой
волной, согревая и обласкивая почти всех окружающих. По временам это открытое тепло
занавешивается грустинкой, но и тогда сквозь этот «занавес» оно продолжает ощущаться. Но вот
циклоид повеселел и снова, подобно солнышку, согревает окружающих своими лучами.
Главной особенностью циклоидной естественности является синтонность (от греч.
sintonia —
созвучность, согласованность). Синтонность означает «в один тон». Прежде всего, это открытая
непосредственность в общении. Циклоид резонирует на состояние другого человека и в тон ему
отвечает своим состоянием. Меняется тональность беседы — и меняются мимика, выражение глаз,
модуляции голоса, жесты, осанка, настроение циклоида. Этот резонанс ясно ощутим, потому что
циклоид понятен: его чувства находят отражение в его внешнем облике и поведении. Он дает
полноценный выход своим эмоциям. От полноты чувств может обнять, расцеловать человека или
накричать на него, спустить с лестницы.
Э. Кречмеру принадлежит интересное замечание, что циклоид способен грубо накричать и не
способен быть колким и злым /71/. Если возникает желание помочь, то циклоид делает это бескорыстно,
от души, и не только на словах. Когда циклоиду плохо, то ему необходимо без остатка выговориться,
выплакаться: крупные слезы, текущие по пухлым щекам, ассоциируются с чем-то неподдельным,
непосредственным, детским.
Циклоидному человеку свойственна внутренняя душевная слаженность (одна из граней
синтонности). У него
редко возникают непримиримые внутренние конфликты, включая моральные.
Если уж он чего-то по-настоящему захотел, то и морально допускает, прощает себе это. Ложь и хитрость
могут иметь место, но и они — продолжение циклоидной непосредственности.
«Что естественно, то и истинно», — невольно чувствует синтонная душа, и эта черта роднит ее с
подобной же черточкой детской души. Например, придет ребенок в гости, и так поманит его чужая
интересная игрушка в шкафу, что вдруг схватит ее и спрячет за спину. Недовольные взрослые требуют
показать, что у него в руках, а он хитрит: «Ничего там нет, просто хочу подержать руки за спиной». По
такому же детско-естественному механизму совершают преступления некоторые циклоиды. В их
мотивах нет стремления причинить зло окружающим, а лишь всепоглощающее желание получить то, что
так сильно хочется иметь, порадовать себя и своих компаньонов.
Циклоид живет в тон с окружающим миром, подробно, практично входя в детали и поры
жизненных событий. Он «вкусно» воспринимает мир. Жизнелюбие циклоида сочное от обилия красок и
запахов жизни. Он наслаждается разнообразным общением, практической деятельностью, быстро
знакомится и легко вступает в приятельские отношения. Ему чужда всяческая церемонность,
искусственность, в его естественности есть нечто природно-первозданное, защищающее циклоида от
условностей, ложного стыда и фальши. Циклоид живет и дает жить другим, заражая их своим
оптимизмом, энергией.
Даже циклоидная аморальность, по причине ее естественности, не несет в себе извращений
садистичности. Она понятна большинству людей, так как многим из них хочется того же, что и
циклоиду, но они твердо придерживаются моральных запретов. Парадоксально, но беспринципные
поступки циклоида по-своему симпатичны и не вызывают осуждения. Когда читаешь о похождениях
Остапа Бендера, мушкетеров А. Дюма, то заражаешься их умением легко и весело жить, совершенно
забывая о нравственности или безнравственности их поступков. Даже такой великий моралист, как Л.
Н. Толстой, так описал беспринципного, легкомысленного, но доброго и жизнелюбивого, синтонного
