 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
скуку, что я вижу по улыбке, блуждающей на губах, и на этой улыбке я строю многое". (С.
94.)
"Сегодня я пришел к Янсен и тихо приотворил дверь в гостиную... Она сидела одна за
роялем и, видимо, играла украдкой... Я мог бы, пользуясь моментом, ворваться и броситься
к ее ногам, но это было бы безумием... Когда-нибудь в задушевном разговоре с ней я наведу
ее на эту тему и дам ей провалиться в этот люк". (С. 95—96.)
Даже эпизоды, где Йоханнес отвлекается в сторону заурядности, с обрывками
либертеновской бравады и рассказом о его любовных похождениях (эти связи занимают все
больше места в повествовании — образ Корделии теперь почти незаметный филигранный
пунктир, едва намеченный игриво-распутным воображением:
"Любить одну — слишком мало, любить всех — слишком поверхностно; а вот изучить себя
самого, любить возможно большее число девушек... вот это значит наслаждаться, вот это
значит жить!", с. 119), — даже эти эпизоды фривольного обольщения включаются в "боль-
шую игру" соблазна, по правилам все той же философии косвенности и отвлекающего
маневра: "большой" соблазн тайно прокрадывается путями низменного, который лишь
создает эффект подвешенности и пародийности. Перепутать их просто невозможно: один есть
любовная забава, другой — духовная дуэль. Все интермедии, все паузы могут только
подчеркнуть медленный, рассчитанный, непреложный ритм "высокого" соблаз-
194
