 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
смертью. Вместо ожидавшейся торжественной декорации — меланхолическая раскопка
омертвевшей истории. Все тут воссоздано с целью мгновенно пленить воображение Корделии
в тот последний момент, когда судьба ее круто переменится; маленькая гостиная, где они
встречались у нее дома, с таким же диваном, чайным столом, лампой, как все это "едва не
было" прежде, и как все это есть здесь и сейчас, в своем окончательном подобии. Пианино
открыто, на пюпитре развернуты ноты, все та же шведская песенка — Корделия войдет через
заднюю дверь — все предусмотрено — и обнаружит выжимку всех пережитых вдвоем
мгновений. Иллюзия безукоризненная. На самом-то деле игра уже окончена, обольститель
только довершает все ироническим завитком, припоминает все хитрости и шутки, которыми
он с самого начала окручивал Корделию, и пускает их по ветру шутихами (к слову
пришлось), выпаливая этим фейерверком пародийное надгробное слово венчанной любви.
Корделия уже не появится на сцене, если не считать тех нескольких отчаянных писем,
которыми открывается повествование, — и само отчаяние это выглядит странно. Ведь
формально ее не назовешь ни обманутой, ни обкраденной в собственном желании — а была
она духовно совращена игрой, правил которой не знала. Окрученная точно чародейством —
ощущение, что, сама того не ведая, попалась в сети каких-то слишком уж сокровенных
козней, куда более разрушительных, чем даже можно было опасаться, ощущение того, что
тебя
208
