 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
ется в дифракции эрогенных зон, в децентрированной эрогенности, рассеянной
поливалентности оргазма и преображении всего тела желанием — таков лейтмотив,
пронизывающий не только всю сексуальную и женскую революцию, но и всю нашу культуру
тела, от анаграмм Бельмера до машинных подключений Дел¸за. Всегда речь идет о теле, если
не анатомическом, то по крайней мере органическом и эрогенном, о функциональном теле,
которое даже в этой распыленной и метафорической форме имеет своим назначением оргазм,
а естественной манифестацией — желание. Одно из двух:
либо тело, о котором тут говорится, всего лишь метафора (но о чем же тогда толкуют
сексуальная революция и вся наша культура, давно ставшая культурой тела?), либо эта речь
тела, эта речь женщины означает, что мы окончательно захвачены анатомической судьбой,
анатомией как судьбой. Никакого радикального противоречия фрейдовской формуле во всем
этом.
И нигде не слышно о соблазне, об обработке тела не желанием, но лукавством, о теле
соблазненном, теле соблазняемом, отеле, страстно отрываемом от своей истины, той
этической истины желания, что неотступно нас преследует, истины серьезной и глубоко
религиозной, которую воплощает сегодня тело и для которой, как прежде для религии,
соблазн точно такие же порча и коварство, — нигде не слышно о теле, предавшемся
видимостям.
Но только соблазн радикально противостоит анатомии как судьбе. Только соблазн
разбивает различитель-
38
